Станислав Калиничев - Невенчанная губерния

Так вывеска Фуксмана стала одной из примет улицы, которая, как и все другие улицы Юзовки, называлась линией и имела свой порядковый номер.

Зацепившись взглядом за вывеску, тот, что в опорках, шлёпнул поддёвкой оземь и, прихлопывая по груди и коленкам, запел:

Гоп там! Ты-да-ры-да! Упоймала баба жида. Жида маленького, Кучерявенького…

Гармонист лихо свистнул (ливенская гармошка, кроме двух рядов кнопок, имела ещё одну клавишу, при нажиме на которую раздавался разбойничий свист) и заиграл гопак, подстраиваясь под выкрики товарища.

— Куражатся, — сказала Наца.

— Это пока Курослепова не видно, — добавила Дина.

— Такого урку и казаками не испугаешь, — возразила ей сестра.

— Курослепов и не таких ломал…

Околоточный Курослепов был грозой окраинных линий Юзовки. Он имел нюх на драки и всякие непотребства. А главное — чугунный кулак. Пусть десять, пятнадцать человек дерутся — он чётко определял ключевых, так сказать, бойцов и пёр напролом. Сначала бил в ухо (а от его удара лопались перепонки), после увещевал. И увещевания быстро доходили до сознания.

Между тем весёлая компания (ещё не пьяная, загул только начинался) поравнялась с домом Штраховых.

— Разлюбезным барышням моё почтение! — Ромка сдёрнул с уха картуз и тряхнул кудрявым чубом.

— У-ух, какие мамзельки! — взвизгнул парень в опорках. Но Роман глянул не него, и тот сконфуженно отступил.

— Что это ты, Роман, загулял с утра пораньше? — спросила Дина.

— У шахтёра жисть короткая, спешить надо. — Отвечал он старшей, Дине, а сам не спускал глаз с младшей сестры.

Наца капризно подёрнула плечиками и отвернулась.

— И куда же вы теперь?

— Да вот — земляку идём сапоги покупать, — кивнул он на парня в опорках.

— А мальчишку зачем спаиваете?

— Гаврюшка не пьёт. Он возле нас жизни учится. — Роман потрепал по волосам мальчишку. — А мог бы и пить — раз в шахте работает.

Дине наплевать было и на Ромку, и на его компанию. При людях она вообще постеснялась бы вступать с ним в разговор. Но чего не сделаешь от скуки! Тем более, что полуцыган менялся в лице когда видел её сестру. Потеха! На эту тему можно было поехидничать и после.

— Унтер! — сказал мальчишка и тронул за плечо Романа.

Тот обернулся. По улице, сонно полуприкрыв глаза, которые всё замечали, размеренно шагал околоточный. Молодые шахтёры вопросительно посмотрели на своего вожака.

— Ну и что — унтер? У него свои дела, у нас — свои. Вот возьму и закурю его табачку.

— Он тебе даст! — хмыкнула Дина.

Вместо ответа Роман решительно повернулся и пошёл навстречу Курослепову. Тот видел, что шахтёр идёт прямо на него, но продолжал шагать так же размеренно, лишь чуточку приподнял полусонные веки.

— Здравия желаю, Игнат Захарович! — рявкнул Ромка и заступил ему дорогу.

— Чего тебе?

— Закурить не найдётся?

— Проваливал бы ты от греха…

— Мы пойдём, ваше благородие, только курить очень хочется.

«Благородие» приподнял руку, как будто раздумывая: дать в морду или вытащить кисет? Но психолог улицы Курослепов по лицу Ромки видел, что ради озорства перед девками тот готов сейчас на рожон полезть… Брезгливо скривив губы, полез в карман мундира и достал кисет. Ромка взял щепоть табаку, высыпал на клочок газеты и стал скручивать цыгарку. Околоточный забрал свой кисет и пошагал дальше. Воровато прошмыгнув мимо него, шахтёры двинулись за своим вожаком.

— С чего бы это Ромка зачастил на нашу линию? — отозвалась Наца.

— Чья бы корова мычала, а твоя — молчала! — насмешливо кольнула её сестра.

…В незавидном положении оказались девицы Штраховы. Их дед, простой, хотя и удачливый мужик, много лет назад подвизался артельщиком, а затем и подрядчиком на строительстве первых железных дорог на юге России. Выбился в люди и мечтал выучить сына на инженера. Но не вышло, потому что семья чуть ли не каждый год кочевала. И сыну Степану, отцу нынешних невест, не удалось даже закончить гимназию. Здесь, под Юзовкой, где прокладывались пути к угольным рудникам, гимназист-недоучка встретил красавицу Марусю, которая работала на выборке породы. Более презренного занятия, скажем прямо, в Донбассе не было. Большой скандал разразился в семье. Но мать Степана, которую девчата звали бабушкой Надей, напомнила, что и её отец, Иван Власыч Чапрак, из-за любви был выведен из купечества и отдан в солдаты, но своего добился. Так девчонка с выборки стала её невесткой, а недоучившийся гимназист пошёл работать на шахту слесарем.

То были 80-е годы девятнадцатого века. Донбасс переживал первые приступы промышленной лихорадки, закладывались крупные шахты, оснащались паровыми машинами заморского производства. Подрядчик дал нужному человеку взятку и устроил сына в немецкую кампанию, которая занималась продажей и установкой паровых машин: лебёдок, насосов, подъёмников. Проработав лет пять в фирме, Степан Савельевич перешёл на рудники монтёром.

Это была исключительная по тем временам профессия. Монтёр не равнялся даже с рабочей «аристократией»: десятниками, машинистами — бери выше! Зарабатывал не меньше рядового немца или бельгийца. Кто ещё мог наладить паровую лебёдку или отбалансировать шахтный вентилятор? Таких людей вообще было раз, два — и обчёлся. Высшим признанием его качеств считалось то, что он мог разобраться в святая святых паровой машины — в золотниковой коробке! С ним инженеры, да что инженеры — хозяева шахтёнок за ручку здоровались. Кроме жалованья в рудничной кампании, он имел и сторонние заработки. Хозяева небольших шахт, нанимавшие порой одного штейгера на двоих, нередко приглашали его для осмотра машины или вызывали уже в случае аварии.

Кто не знал в Юзовке Степана Савельевича Штрахова! Он и дом этот построил, и пароконный выезд имел, держал кучера, а бывшая чумичка с выборки Маруся нанимала прачку.

Ему бы в это время капиталец скопить, употребить его на доходное заведение, а не шиковать, не катать свою Марусю на паре вороных с бородатым Тимохой на козлах. Ведь времена менялись… В Горловке открылась школа штейгеров (по-современному — горных техников), в Макеевке стали готовить десятников, все больше на рудниках стало появляться инженеров — молодых, не столько грамотных, сколько нахальных, ищущих, где бы выдавить в пользу хозяев лишнюю копейку. Когда-то инженер на несколько шахт был один, а потом они стали появляться чуть ли не на каждой.

Промышленный кризис начала двадцатого века заставил монтёра пооблинять. Крупные кампании, в которых распоряжался иностранный капитал, пожирали отдельных хозяев, а вместе с этим пропадали сторонние доходы самодеятельного умельца, который возомнил себя чуть ли не барином. Маруся рассталась с кухаркой, пару вороных довелось продать и купить буланую кобылку. Совсем без выезда было никак невозможно. Только бородатый Тимоха не ушёл со двора: помогал по хозяйству, ухаживал за лошадью. Денег ему Степан Савельевич не платил, но и за проживание в дворовом флигеле ничего не взыскивал. Это устраивало обоих. Выезжал теперь хозяин один, а Тимоха в его отсутствие занимался своими делами.