Станислав Калиничев - Невенчанная губерния

— На руднике авария, — как бы отметая её упрёки, серьёзным тоном пояснил Клевецкий. — Мы с твоим отцом только что приехали.

— Во-она что! — насмешливо протянула она. — Прикидываете, как бы побольше урвать и поделить.

— Сонька! — одёрнул её отец.

— Не бойся, папочка, у меня хорошее настроение, я не собираюсь испортить такой хороший обед. Мама, налей и мне. Только вот ни за что не поверю, что Леопольд Саввич не пошёл на собрание Союза по причине аварии. Наверняка там сегодня будут голосовать по какому-то острому вопросу. А Поль, как всегда, хочет остаться милым и вашим, и нашим.

— А если даже и так, — с улыбкой ответил Клевецкий, занимая активную оборону, — я политик, Софья Степановна!

В ответ на его «я — политик» Софья могла сказать такое… Но не стала портить настроение родственникам. Она поступила иначе — звонко и молодо расхохоталась.

Поль в их доме появился давно, когда Соне было столько, сколько сейчас Дине. Тогда он работал просто бухгалтером, а не главным, только что закончил коммерческое училище. Зайдя однажды с подвыпившим отцом, познакомился с Соней и зачастил. Его тут принимали как сослуживца Степана Савельевича, но ни для кого не оставался в секрете его интерес к Соне.

Штраховские девчата все пошли в мать — статные, чернобровые, им была присуща врождённая женственность.

Бухгалтер похаживал, время шло, но никакой определённости не вырисовывалось. Родители томились своим неведением, но даже в нерешительности Поля склонны были видеть положительную расчётливость, бухгалтерскую основательность. Тем более, что времена надвигались смутные, шёл девятьсот пятый год, все помешались на политике. Соня с восторгом отзывалась о социалистах, выступала с лекциями в рабочем кружке на заводе. Поль увлечённо говорил о прогнивших порядках, о том, что управлять страной должны её истинные хозяева — финансисты и промышленники.

Иногда они спорили. Отец и мать прислушивались и не могли понять, в чём же у молодых несогласие? Ведь говорят об одном и том же, а дело доходит до резкостей. Не мудрствуя лукаво, делали вывод: милые бранятся — только тешатся. Нет ничего легче, чем принимать желаемое за действительное.

Однажды в воскресенье Поль не пришёл к обеду. Ёжась под вопросительными взглядами родителей, Соня вдруг взорвалась, наговорила им обидных слов и — как обухом по голове:

— Я выхожу замуж за… Алексея Сергеевича!

Скандал был большой. Алексей Сергеевич оказался младшим конторщиком с Ветковской шахты, которого в этом доме ни разу не видели. Соне пришлось уйти от родителей. Степан Савельевич бушевал. Однако такой, очевидно, была фамильная черта Чапраков-Штраховых: отмечать свадьбу семейным скандалом.

Трудно сказать, как могли сложиться отношения Софьи с родителями, если бы не грозные события пятого-шестого годов. Забастовки, митинги, погромы, крикливые собрания вновь создаваемых партий и групп, выборы в Советы, растерянность властей, а потом — казаки и солдаты, повальные обыски, аресты, военные суды и расстрелы…

Соню спасло то, что она была беременна и на последних месяцах почти ни с кем не встречалась. Отец в это время сменил гнев на милость, больше того — дал взятку полицейскому начальнику и вызволил избитого, насмерть перепуганного её мужа. А Клевецкий, должно быть, удачно выбрал позицию. Он преуспел, стал видным лицом в местной организации партии Народной свободы и получил место главного бухгалтера. Прежний был изгнан за симпатии к социал-демократам.

Деловых отношений со Штраховым Поль никогда не прерывал. Он знал, что Степан Савельевич совершенно глух к политике. Рабочие считали его чужим. Ещё бы: монтёр получал сто двадцать рублей в месяц — втрое больше хорошего забойщика, и всё же до «чистой» публики Степану Савельевичу было далеко. Что у него могло быть общего с директором рудника Василием Николаевичем Абызовым? У того тысяча рублей жалованья в месяц! Кроме того, Абызов владел частью акций горной кампании, а Штрахов «владел» только своими золотыми руками, тремя дочерьми да Марусей. Не случайно администрация рудника хотела протащить кандидатуру Штрахова в выборщики, а там — чем чёрт не шутит — депутатом в Государственную думу по рабочей курии. Правда, из этой затеи ничего не вышло.

Ну да то всё дела прошлые. Клевецкий снова стал появляться в доме Степана Савельевича, угощал девчонок конфетами и новостями из светской жизни. С Соней они не виделись. Старшая дочь очень редко заходила сюда. Но подросла и заневестилась Дина, и родители с робкой надеждой подумывали — авось на этот раз что-то выйдет… Только не представляли себе, как произойдёт встреча Леопольда Саввича с Соней. Ведь рано или поздно такое должно было случиться. И однажды они сошлись здесь лицом к лицу. Вежливо раскланялись, перебросились несколькими пустыми словами. Правда, Леопольд Саввич, побыв ещё немного «для вежливости», сослался на неотложные дела и уехал.

Потом они встречались ещё несколько раз — и ничего, без особого интереса друг к другу. Одно было непонятно родителям: почему в поведении Софьи не чувствуется пусть прошлой, пусть далёкой, но хоть какой-то тени вины перед этим человеком? Она держалась при нём ровно, уверенно, Леопольд Саввич тоже оставался при своём лоске и достоинстве. Лишь иногда чёрные, такие тёплые Сонины глаза при виде Клевецкого вдруг сухо и зло посверкивали. Он делал вид, что не замечает этого, отступал. Тут была какая-то тайна, недоступная родителям. Недоступная потому, что разгадка её лежала, как говорят, на самой поверхности.

— А мы с Леопольдом Саввичем, — поделилась с сестрой своей радостью Наца, — идём сегодня в синематограф. В «Сатурне» показывают «Измену и сладострастие».

— Сводите их лучше в цирк, устало сказала Соня, — Это вам, Поль, должно быть ближе. Там сегодня знаменитый Рейнгольд будет бороться с Чёрной Маской. На афишах написано: «Спешите видеть!»

— Ну, если говорить о Рейнгольде, — опять не замечая её колкости, ответил Клевецкий, — то его настоящая фамилия… как бы вы думали? А? Представьте себе — Васюхин. Я полагаю, что если он выступает перед публикой, то должен выходить под своей настоящей фамилией. Иначе получается нечестно.

— Ну-ну! — насмешливо возразила Софья, — Так можно дойти до того, что заставить каждого открывать людям не только свою фамилию, но и свою сущность. Подумайте, Поль, это не безопасно!

Мария Платоновна убирала тарелки, чтобы подавать чай. В спальне запищал ребёнок, и Соня встала, направилась к нему. Младенец лежал поперёк широкой металлической кровати с ажурными боковинами из никелированных трубок и сверкающими серафимчиками на них. У кровати стоял огромный фанерный шкаф, напротив — высокий комод с пузатыми выдвижными ящиками — по две медных ручки на каждом.