Эдуард Зорин - Обагренная Русь

И впрямь, слушок, дошедший до бояр, был верен: старый Славн в одной рубахе сидел за столом и ел карасей в сметане. Густые поседевшие брови свисали ему на глаза. Из-под ворота рубахи виднелась волосатая грудь.

— Здорово, Славн, — сказал Сдеслав и, сев рядышком, тоже выудил в блюде жирного карася. — Давно мы с тобой не виделись.

Чурыня сел напротив, но карасей он не любил, а потому сидел, глядел на Славна белесыми глазами и только хлопал ресницами.

Славн рыгнул, руки вытер о скатерть и только тогда ответил:

— И вам поклон, бояре. С чем пожаловали?

— Скор ты в беседе, боярин, — сказал Сдеслав, — а я ишшо карасика не съел.

— Ну так ешь, да побыстрее, — усмехнулся Славн, не то мне самое время отходить ко сну.

— Наспишься, Славн, — сказал Чурыня. — Но сдается мне, что это только к слову, а самому-то не до сна.

— С чего бы это? — повел бровью боярин.

— А с того, что и тебе не терпится узнать, как это сыскали мы тебя и по какой причине явились. Ведь не по князеву указу покинул ты свою вотчину.

— А может, и по князеву?

— Мне лучше знать, — спокойно возразил Чурыня. — И обретаешься ты в Киеве не потому, что вздумалось потолкаться на торговище.

— Да почему бы еще? Забот у меня иных нынче нет.

Тут Сдеслав управился наконец с карасишкой и тоже вступил в разговор:

— Слух такой прошел, боярин, будто объявился ты в Киеве накануне больших перемен.

— В Киеве завсегда перемены, — сказал Славн, — а я живу на покое. Не до вас мне. Вон и Миролюба спроси, почто я в городе объявился.

Миролюб открыл было рот, чтобы поддержать гостя, но Сдеслав отмахнулся от него, как от мухи, и снова впился пристальным взглядом в Славна:

— Твой хозяин тебя не выдаст. А вот ведь что мне на ум пришло. Сколь лет ты в своей вотчине, да в Киев раньше не наведывался. А только Рюрик занемог, так ты и здесь!

— Так и вы со мною раньше дружбы не водили! — засмеялся боярин. — А тут, гляди-ко, сыскали. С чего бы это?

Умел Сдеслав развязывать языки. Вот и Славну язык развязал. Дальше речь его покатилась плавно:

— Небось не мы одни, и ты смекнул, что Рюриковы дни сочтены.

— На сей раз не выбраться ему, — поддакнул Чурыня.

— Вот, — указал на него Сдеслав. — Кому, как не Чурыне, про это знать.

— Да уж кому-кому, а ему-то я верю, — сказал старый боярин и снова срыгнул. — Хороши у тебя карасики, Миролюб.

— Ты про карасиков забудь, — рассердился Сдеслав. — Ты от беседы не уходи.

— А ежели мне карасики куды как приятнее вашей беседы? — нахохлился Славн.

— Вот закончим подобру-поздорову, — терпеливо сказал Сдеслав, — так хозяин тебе еще карасиков подаст.

Миролюб, стоя у стола, угодливо закивал головой. Напугали его незваные гости, так он уж и не рад был, что приютил у себя Славна. Теперь не оберешься лиха, теперь и ему ответ держать.

Старый Славн заметил его растерянность.

— Ты, боярин, не бойся, — сказал он, — Это они со страху. Скоро кончится их время, вот и лютуют.

— Ишь, како запел! — так и взвился Чурыня.

— Вот, — кивнул в его сторону Славн. — Небось и сам зришь. Ничего они с нами не сделают.

— А вот и сделаем, коли упрямишься, — пообещал Сдеслав. — Из терема тебя не выпустим и кликнем отроков. Покудова в Киеве наша сила.

— То-то же, что покудова, — сказал Славн, — а завтра иные наступят времена.

— Тебя только разозлить, боярин, а после ты сам заговоришь, — рассмеялся Сдеслав, — Ну так сказывай, по чьему указу ты в Киев пришел. Может, и мы с вами.

— А почто вам с нами быть? Вам и с Рюриком хорошо, — смирившись с тем, что таиться без толку, отвечал Славн. — Мы с вами по разные берега, а река промежду нас. Оба берега вместе не соединить.

— Так вот ты соединил же.

— Я завсегда у одного берега был. Где Киев, там и я. А вы глядели, где посытнее. И нынче не о себе, и не о Рюрике, я пекусь, и не о Ростиславе. Все бояре, что поумнее, пойдут к Чермному на поклон. Не то испоганят нашу землю половцы и вот такие сребролюбцы, как вы с Чурыней.

Все высказал боярин, теперь задумка его была как на ладони.

— Видит бог, не хотели мы тебе зла, — сказал, вставая, Сдеслав. — Да сам ты, Славн, себя не пожалел. И коли нет среди вас и нам с Чурыней места, то благодарствуем на карасиках да и в путь.

И Чурыня привскочил, чтобы двинуться вслед за Сдеславом к двери. Но Славн остановил:

— Не поспешайте, бояре, а лучше поспрошайте хозяина, нет ли у него и еще чего, кроме карасиков.

— Такими-то яствами мы холопов своих потчуем, — оглянулся с порога Чурыня — Не застряла ли у тебя кость в горле, Сдеслав?

— Застряла, да еще какая, — в тон ему отвечал приятель. — Плохой у тебя сокалчий, Миролюб: карасики-то были не дожарены. Чего же еще от него ждать? Мы уж дома повечеряем.

дома вечерять. Вы шибко-то не рядитесь, бояре, а снова садитесь к столу, покуда мы не раздумали.

И Славн ложкой постучал по столешнице. Миролюб перекрестился и юркнул за дверь: вот — чего боялся он, то и сбывается. Уверял его старый боярин, что все обойдется без насилия, что людишек своих попрятал он по всем закуткам из осторожности. Ан, нет: неспроста таились в его тереме Славновы молодцы — теперь не иначе как повяжут передних мужей, а спрос будет с него. Никого не следовало ему пускать к себе на двор. И Сдеславу с Чурыней не нужно было открывать ворот.

Вошли в горницу Славновы люди. Чурыня попятился и повалился спиной на лавку, Сдеслав отскочил к столу.

— Так будем и дальше судить-рядить, бояре? — спросил Славн, улыбаясь, — Или тихо поладим? Эй, Миролюб, — крикнул он за дверь, — ты куды это запропастился?

На Горе все сбились с ног, разыскивая Чурыню. Но толком так ничего узнать и не смогли. Потрясли челядь, тиуна допросили с пристрастием. Но тиун только и смог сказать, что заезжал к боярину как-то утречком Сдеслав, а после вместе они выехали, а куда — не сказывались. Как подъезжали бояре к усадьбе Миролюба, никто не видел. Так и оборвался в безвестности след Рюрикова любимца.

А князю с каждым днем становилось все бесприютнее и тоскливей. Все чаще преследовал его призрак приближающейся смерти.

И Рюрик не выдержал — запил снова. Впервые после долгого перерыва опять засветились в ночи окна княжеского терема, опять послышались веселые голоса скоморошьих дудок и сопелей, сгрудились у коновязей боярские холеные кони.

Выставлял князь меды и киянам, но кияне почему-то не веселились, хоть и не отказывались от угощения. Рюрик объезжал посады, удивлялся:

— Будто подменили моих киян.

А возвратившись в терем, говорил за ломящимся от яств столом:

— Это обо мне они скорбят.

И пил вино из большого рога. Не закусывал, не отдыхал, снова и снова подставлял рог виночерпию: