Т. Гедберг - Варрава

Гневный румянец покрыл щеки Юдифь, глаза зловеще засверкали.

— Я пришла сюда, чтобы увидеть смерть Назарянина, — сказала она резко. — Только я буду смотреть на Его мучения не со слезами, Его агония будет моей радостью. Ведь я Его ненавижу! Он внес раздор в нашу семью. Он сделал брата фанатом Своего учения. Был ли человек счастливее Иуды?! Отец его любил, мне он был дороже всего на свете. И вдруг слухи о силе этого тщеславного Пророка выманили его из дома. К чему новая религия тем, кто поклоняется Богу Авраама, Исаака и Иакова и кто с колыбели свято исполняет закон! Иуда Искариот, благородного происхождения, единственный сын и наследник моего отца, странствовал по всей стране с сыном плотника, жил с простыми рыбаками, посещал бедных и прокаженных, когда мог жить в довольстве… Он покинул дом, действовал наперекор воле отца — и все ради самозванца, которого наконец-то уличили в богохульстве и приговорили к давно заслуженной смерти! Моя ненависть к Нему огромна! Я встала сегодня как никогда рано, чтобы присутствовать в суде. Когда народ склонялся к милосердию, я говорила слова, разжигающие гнев, я первая кричала: «Распни Его!»

Каиафа сказал с заметной нежностью в голосе:

— Да, твой крик звучал как серебристый колокольчик… А Иуда мне всегда был симпатичен. Это галилейский Пророк увлек его и заставил бежать из города… Ты не знаешь, куда?

Тоска отразилась на красивом лице Юдифь.

— Не знаю, — ответила она грустно. — Вчера ночью брат приходил ко мне после того, как навел стражу на Назарянина… Он был как помешанный и проклинал и себя, и меня. Я пыталась его успокоить, называла всеми ласковыми именами, какие приходили на ум, но он не замечал моей любви. Пришел отец и стал умолять его вспомнить свой долг перед семьей и отечеством, но он еще громче кричал и бил себя в грудь: «Согрешил, согрешил! Невинная кровь жжет мне руки!» Вырвавшись затем из наших объятий, Иуда убежал в глухую ночь. С тех пор я его не видела…

Две слезинки задрожали на ресницах Юдифи Искариот и упали на драгоценные украшения ее накидки.

— Да, юноша повел себя очень странно, — говорил первосвященник. — Он исполнил свой долг, и надо бы радоваться, а не горевать. Надеюсь, это его настроение временное и все будет хорошо. Утешься этой мыслью, Юдифь, и удовлетвори свою жажду мести — Назарянина уже пригвождают к кресту.

Центурион Петроний поднял руку, давая сигнал к началу пытки, и, к своему ужасу, опять встретил терпеливый взгляд Божественных очей — они, словно две звезды, были полны далекой, неразгаданной тайны.

Петроний не выдержал этого взгляда. Дрожа всем телом, он быстро отвернулся.

Получив приказ, палачи встали на колени и взялись за свою страшную работу. Их сильные, грубые руки, забрызганные кровью двух других распятых задержались на мгновение. А вдруг этот Человек станет сопротивляться? Не лучше ли и Его привязать веревками, как тех? Но глаза, устремленные ввысь, были спокойны. Нет, здесь можно обойтись без пут… Галилеянин поразительно мужествен…

Не колеблясь больше, они стали вбивать огромные гвозди в Его ладони. Потрясенная земля глухим эхом ответила на гулкие удары молотков, звучащих как набат, извещающий о жертве Бога и о спасении мира! А к светлому Престолу Всевышнего полетела мольба распинаемого Сына Божия:

— Прости им, Отец: они сами не знают, что творят.

Невыносимая жара давила, как груда раскаленного железа. Силы природы были парализованы. Земля словно остановилась в своем вечном путешествии вокруг Солнца. Люди ощущали невольный страх, причину которого никто не смог бы назвать, но страх великий, потрясающий!

Закончив с руками, палачи принялись за ноги Страдальца. Из прободенного тела лилась кровь. Но Тот, Кого так жестоко истязали, по-прежнему стойко переносил мучения. Его тело молча протестовало против человеческой несправедливости, но Дух, который жил в этом теле, был непобедим.

Многие из стоящих на Лобном месте слышали бесстрашное, святое учение Того, чью пытку они так хладнокровно пришли смотреть. Они слушали Его в поле, на горе или у моря, когда Он говорил им неслыханные вещи — что Бог это Дух и нужно поклоняться Ему духом и истиной. По его словам, не грозный, мстительный Иегова был Всевышний Творец, а любящий Отец, обещающий Своим детям рай.

Этот распятый по их повелению Человек однажды собрал вокруг Себя толпу бедных, больных и грустивших и, озаряя всех нежной как весеннее солнце улыбкой, сказал: «Придите ко Мне, все страждущие и обремененные, и Я успокою вас».

И они пришли к Нему, эти несчастные люди, они стояли перед Ним на коленях и плакали у Его ног; они целовали Его одежду и землю, которой касались Его ноги; они подносили к Нему детей и доверяли Ему свои горести. И Он, благословляя, возлагал на их головы Свои руки. Эти руки, обладающие таинственной целебной силой и творившие одно только добро, теперь были пригвождены к бревну.

Вся вселенная, казалось, ждала мгновения — водружения креста.

И вот палачи подозвали сотника, чтобы тот мог удостовериться в добротности их работы — гвозди плотно вонзились в тело Страдальца.

Петроний подошел с замирающим сердцем, глаза его затуманились. На этот раз Божественные очи не взглянули на него, они смотрели вверх, на небеса, как бы вбирая в Себя всю огненную силу сияющего солнца.

Сотнику вдруг показалось, что внезапно потемневшее светило отбрасывает какую-то загадочную тень. Он протер глаза, но таинственная тень — как от расправленных крыльев — все лежала на земле. Остальные, по-видимому, ничего этого не видели, их внимание было поглощено поднятием креста.

Озадаченный, Петроний отошел в сторону, и шестеро сильных, мускулистых людей нагнулись, чтобы довести свое дело до конца. Но напрасно они прилагали все усилия и пот градом лил с них — крест с Божественным Страдальцем не поднялся с земли ни на пядь.

— Я же сказал, что Он геркулес, — сказал один из них. — Видно, нам не обойтись без Симона. Эй, Киринеянин, где ты?

Толпа раздвинулась и вытолкнула угрюмого силача.

Он покорно подошел к подножию креста и сказал палачам:

— Поднимайте верхние бревна.

Те не возражали — Киринеянин добровольно избрал самую большую тяжесть, которая придется на его долю, когда будут устанавливать крест.

Все — и палачи, и зрители — были так увлечены тем, удастся ли водрузить крест непомерной тяжести, что не заметили, как с невероятной быстротой распространились непонятные сумерки.

Толпа следила за Симоном Киринеянином. С умиленным видом грубый великан обеими руками взялся за крест и медленно, но уверенно стал приподнимать его от земли, пока кровоточащие ноги Христа не оказались на груди силача. Шестеро у других концов креста еле поспевали за ним.