Т. Гедберг - Варрава

Но она была по-царски непреклонна.

— И все-таки мы не останемся здесь! Если ты любишь меня…

Варавва задохнулся от объятий ее ласковых рук.

— Я так люблю тебя, Юдифь, — наконец смог выговорить он, — что могу возненавидеть! Ты непостоянна, как ветер! Скажи, пока я был в тюрьме, кем ты повелевала?

— Жестокий! Ты устраиваешь сцены ревности, когда мне угрожает опасность! Спаси меня, и ты будешь вознагражден! Но ты не можешь двинуться с места, где царит мрак, вызванный чародействами Назарянина Иисуса, потому что дорожишь своей жизнью больше, чем моей!

— Юдифь! — отчаянно воскликнул Варавва. — Не произноси имя умирающего Пророка! Ты смеялась над Его страданиями, и как только были произнесены твои жестокие слова, страшная тьма окутала нас. Пойдем! Я подчиняюсь твоему капризу, хотя лучше было бы остаться на Голгофе и молиться…

— Молиться, когда Бог так карает нас?! — воскликнула Юдифь горделиво. — Пусть чернь безропотно ждет смерти!

— Хорошо, все будет как ты хочешь, — покорился Варавва.

Юдифь снова нежно прижалась к нему, и он забыл все сомнения, страх и предчувствия. Взявшись за руки, они двинулись в темноте по черным, непроглядным глубинам ада.

Юдифь торжествовала и с каждым шагом вперед чувствовала себя все более спокойно и уверенно.

— Вот видишь, — сказала она ликующе, — опасность отступает перед храбрецами, и мы, сами того не замечая, скоро спустимся с этой проклятой горы.

— И что же потом?

— Я приведу тебя в дом моего отца, расскажу, что ты меня спас, и он, забыв все твои преступления, примет тебя с должным почетом. Разве это не лестно твоей гордости и чести?

Варавва тяжело вздохнул.

— Увы! Честь и я давно расстались друг с другом. Сейчас моему сердцу больше сродни тяжесть. Может быть, это из-за любви к тебе, или мои грехи тянут меня вниз. Я так удручен, что словами не расскажешь… Ведь это я должен был умереть сегодня, а не святой Назарянин!

— Ты называешь Его святым? — в голосе Юдифь звучала усмешка. — Тогда ты сумасшедший! Этот Назарянин — преступник и богохульник…

Варавва не дал ей продолжить.

— Молчи, молчи! Умоляю — не говори ни слова… Тише! Кажется, кто-то плачет рядом…

Юдифь рассердилась.

— Мне ни до кого нет дела! Не останавливайся!

Не отвечая, Варавва пытался определить, откуда доносятся рыдания. Его самого вдруг охватила страшная тоска.

— Идем же! — нетерпеливо звала Юдифь.

— Я не могу идти вперед, — сказал Варавва грустно. — Какая-то сила влечет меня обратно.

— Трус! — крикнула Юдифь. — Оставайся, я и одна дойду!

Варавва удержал ее.

— Подожди, потерпи немного, — умолял он хрипло. — Я заставлю себя идти, даже если это будет стоить мне жизни. Все равно она принадлежит тебе. Но прошу, не говори плохо про Назорея!

— Кто ты такой, что смеешь меня поучать?! — сказала Юдифь презрительно. — И что ты так печешься о Нем? Ты, презренный раб, укравший жемчуг только потому, что я люблю эти перламутровые горошины?! Почтенный Варавва, совершивший преступление в угоду женскому капризу! Убивший Габриаса за то, что он меня любил!

Варавва не сдержался и больно сжал ее руки.

— Юдифь, теперь не до шуток! Нас окружает смерть, и я узнаю истину прежде, чем сойду с этого места или отпущу тебя! Признайся, ты тоже любила Габриаса?

Вырываясь, Юдифь ответила высокомерно:

— Я никого не люблю! А меня любят все! Разве я не первая красавица Иудеи? Сейчас ты рядом со мной и можешь держать меня в своих объятиях. Будь же доволен — тебе так много досталось! Есть люди, куда значительнее тебя, обожающие прекрасную Юдифь!..

— Например, священник Каиафа? — Варавва рассвирепел окончательно.

Она рассмеялась — лукаво, торжествующе и, не отрицая предположения, сказала:

— Идем! Сейчас я твоя, и только твоя!

Но Варавва, внезапно отпустив ее, молча стоял.

— Мы теряем драгоценное время, — торопила Юдифь.

Варавва не отвечал, и Юдифь, придвинувшись к нему, осыпала его страстными поцелуями.

— Уведи меня отсюда, — шептала она ласково, — и ты не пожалеешь…

— Вот какова первая красавица Иудеи! — воскликнул Варавва, брезгливо. — Не искушай меня, если не хочешь, чтобы в этом мраке я убил тебя, как Габриаса! Если бы я знал, что его слова — не похвальба, а правда, он бы остался жив. Иди одна, губительница душ! Я выкорчевываю из своего сердца любовь к тебе. И если позволю лукавому образу жить в моей памяти, пусть Всевышний проклянет мою душу! Ты — воплощение ада! Обманывай других, меня ты больше не проведешь!

Юдифь рассмеялась своим серебристым смехом и, не смущаясь, с змеиной гибкостью прильнула к Варавве.

— Не хочешь, чтобы тебя обманывали, бедный Варавва? — сказала она слащаво. — Не хочешь быть моим рабом? Но я же чувствую, что ты весь дрожишь! Идем! — Она дернула его за руку. — И ты одержишь победу, о которой и не мечтал!

На какое-то мгновенье он сдался и уже рванулся за ней, но прежнее чувство омерзения охватило его с удесятеренной силой, и он остановился.

— Нет! Довольно! Я не пойду с тобой!

— Тогда подыхай, как собака! — закричала она и бросилась вперед, в темноту.

Вдруг огромный огненный шар, прорезав небеса, упал на землю. Прокатился чудовищный удар грома, и земля, глухо рокоча и колебаясь, внезапно разверзлась, а в образовавшейся пропасти заметались языки яркого пламени. На фоне бушующего огня возник силуэт Юдифи в накидке огненного цвета. Затем снова раздался грохот, и воцарился прежний беспросветный мрак.

Теряя разум, множество испуганных людей носились в темноте, натыкаясь друг на друга, плача и неистово крича, проклиная и молясь. Паника охватила даже самых храбрых и стойких.

Варавва был там, где его оставила Юдифь. Холодный пот градом катился по его спине. Он ощущал не просто страх, а ужас. Неизгладимая вина лежала на всем человечестве, и она была причиной происходящего.

Удалось ли Юдифи спастись, или она сорвалась в полыхающую расселину?

Он громко позвал:

— Юдифь!

Ответа не было.

Тогда он побрел наугад, надеясь, что возвращается туда, где страдал Праведник, умирающий вместо него, грешника Вараввы. Не пройдя и нескольких шагов, он споткнулся о лежащего на земле человека.

— Осторожно, кто бы ты ни был — не поранься о мой меч! — предупредил глухой голос.

— Как твое имя, друг? — спросил Варавва и услышал:

— Центурион Петроний зовут меня.

Варавва вздрогнул и с замиранием сердца спросил:

— Скажи, Назарянин умер?

Петроний ответил:

— Пока меня не поразила молния, Он еще дышал и страдал, а теперь не знаю…

Подняв к небу руки, Варавва робко произнес:

— Где Ты, Умирающий вместо меня?

И замер, надеясь услышать какой-нибудь звук, вселяющий надежду на то, что Распятый Праведник жив.