Гюстав Флобер - Зороастр

Обаяние, производимое именем Зороастра, стало возрастать со дня на день, когда он отправил из Стаккарского дворца во все концы государства множество жрецов, проникнутых его идеями и распространявших по всем областям самую простую форму культа и строгие правила жизни, буквальное выполнение которых обеспечивалось железными законами Дария. Зороастр подверг пересмотру бесчисленные гимны, из которых многие отнюдь не могли считаться безусловно маздаяснийскими, и оставил только самые величественные и трогательные из них. Многоразличные и противоречивые кастовые обрядности, частью заимствованные из Индии, частью унаследованные чистыми персами из их арийской родины в Согдиане [3] [3] Согдиана — область на северо-восток от Ирана с главным городом Самаркандом. , были значительно упрощены. Бесконечные правила очищения были сведены к простым мерам гигиены. Был издан царский указ о постройке во всех персидских владениях дахм или башен смерти, в которых специально назначаемые для этой цели чиновники погребали тела умерших и которые они очищали в установленные сроки. Человеческая жизнь была поставлена под охрану неумолимых законов и безопасность женщин всех классов составила предмет особого внимания со стороны законодателей.

Трудно было бы представить себе законодательную систему более благоприятную для развития природных богатств полупастушеской страны, для поддержания мира в ее пределах и обеспечения увеличивавшихся потребностей и общественного здоровья среди быстро множившегося народа.

Что касается религиозных обрядов, то по своему характеру и форме они вскоре сделались совершенным олицетворением простоты сравнительно с прежними системами культа и, хотя усложненные до некоторой степени добавлениями и изменениями, внесенными в них более поздним и более суеверным поколением, сохранили и до сих пор благородный и возвышенный отпечаток, наложенный на них великим преобразователем маздаяснийбкой религии.

Дни пролетали быстро и так же быстро возрастало могущество Зороастра. Казалось, весь двор и все царство только ожидали его появления, чтобы признать его представителем мудрости и правосудия рядом с царем-завоевателем, подавившим столько опасных мятежей и совершившим столько походов ради упрочения своей монархии. Зороастр с удивительною легкостью разрешал все возникавшие затруднения. Годы уединенной жизни, казалось, удесятерили его силы, и благотворное действие его мудрых предначертаний тотчас же отзывалось во всех концах государства, тогда как речи его пламенели огнем в устах жрецов, разосланных им из Стаккара. Он обладал чудным и редким даром вселять в своих последователей глубочайшее доверие и одушевлять их величайшею энергией при исполнении его воли. Каждое из его повелений и постановлений было закреплено царскою печатью и царскими указами, которым приходилось повиноваться беспрекословно. Имя Зороастра повторялось всюду, куда успела проникнуть власть персидского монарха, и всюду оно повторялось с глубоким благоговением, свободным от того страха, который испытывали люди, упоминая о великом царе и торопясь прибавить: «Да продлятся дни его вовеки!»

Через несколько месяцев все реформы были завершены, и полунагой аскет, благодаря мудрости своей и силе обстоятельств, сделался первым сановником Персии. Осыпанный почестями, считаясь первым лицом после царя, занимая место по правую руку Дария во всех церемониях, с царскою цепью поверх белого жреческого облачения, Зороастр не возбуждал, однако, зависти в придворных и ничем не посягал на их права. Правда, что те немногие вельможи, к которым Дарий относился с доверием — князья, составившие заговор против Смердиза, — Гидарн и несколько полководцев, редко бывали в Стаккаре; они жили по большей части в различных провинциях, начальствуя войсками и крепостями и деятельно проводя те меры, которые царь обдумывал вместе с Зороастром и которые должны были произвести такие крупные перемены в судьбах монархии. Но если царь призывал ко двору кого-нибудь из князей и полководцев и этот последний узнавал, что за человек Зороастр, он тотчас же проникался к нему любовью и уважением, как и все, окружавшие верховного жреца и уезжал обратно, утверждая, что никогда еще царь не имел такого мудрого, справедливого и верного советника.

Обе царицы с противоположными чувствами следили за возвышением Зороастра. Негушта никогда почти не говорила с ним, но устремляла на него украдкой свои печальные глаза, стараясь разгадать смысл его пророчества о том что конец ее близок. Она гордилась тем, что ее бывший возлюбленный сделался первым человеком в стране, державшим в своих руках судьбы государства и втайне утешалась мыслью, что, в конце концов, он, все-таки, остался ей верен, что из-за нее бежал в пустыню и посвятил себя созерцаниям, благодаря которым достиг теперь высшей власти. Он теперь напоминал скорее чудного, светлого ангела из неземного мира, который вращался среди людей и беседовал с ними, но не жил их жизнью. Негуште казалось, что она созерцает воспоминание, что она любит тень, бросаемую на землю отлетевшим от нее существом. Но это воспоминание и эта тень были бесконечно дороги ее сердцу и, созерцая их месяц за месяцем, она бледнела и чахла.

Негушта никогда не говорила с царем о Зороастре, а Дарий радовался, что иудейская царевна не касается прошлого и, по-видимому, даже не сожалеет о своем бывшем возлюбленном. Если б он знал о ночном свидании обеих цариц и о том, что сказала тогда Атосса, его ярости не было бы границ. Но он не знал этого. Царь не знал ничего и не переставал удивляться глубокой мудрости своего главного советника и благословлять Ормузда, пославшего ему в трудную минуту такого человека.

Между тем ненависть Атоссы все возрастала. Она с гневом убеждалась, что утратила власть терзать Негушту, что сердце, которое она так любила подвергать жестоким пыткам, до того исстрадалось, что сделалось уже нечувствительным к ее уколам, и, вместе с тем, она негодовала, видя, что человек, презревший ее любовь, пользуется большим влиянием при дворе, чем она. Мудрость Зороастра и неустанная деятельность царя подавляли ее, ей казалось, что она понапрасну тратит свои силы.

Дарий только смеялся над ее коварными возражениями против реформ Зороастра, а верховный жрец холодно смотрел на нее и проходил в молчании, когда она встречалась с ним.

Атосса стала искать средство сломить могущество Зороастра каким-нибудь неожиданным и быстрым ударом. Она думала, что если б ей удалось привлечь внимание царя к какому-нибудь отдаленному пункту монархии и заставить его послать туда все войско, то ей не трудно будет произвести внезапное восстание или поднять смуту в Стаккаре, расположенном на самой границе царства и отделенном только горною цепью от дикой, пустынной страны, которую в это самое время опустошали враждебные мятежные племена. У Атоссы оставалось еще несколько приверженцев, способных исполнить роль разведчиков в обоих этих направлениях. Несмотря на сцену, имевшую место в Сузах, когда царь привел к ней Фраорта, она знала, что, в случае восстания, может рассчитывать на услуги своего управителя. В глубине души он был магом и ненавидел царствовавшую династию. Он был богат, влиятелен и непомерно тщеславен: обещав ему в награду Мидию, его легко можно было склонить к участию в разрушении персидской монархии; об этом уже давно шли переговоры между ним и царицей.