Гюстав Флобер - Зороастр

Два месяца Атосса тщательно обдумывала свой план и, наконец, решилась действовать. Она сумела обмануть бдительность царя и, смеясь в душе над безумием Дария и Зороастра, предоставлявшими ей столько свободы, отправила без больших хлопот письмо к Фраорту, в котором спрашивала его, настолько ли хорошо идут ее дела, чтобы их можно было расширить.

Затем она послала одного из своих чернокожих невольников с богатыми подарками к варварским племенам, кочевавшим за горами, чтобы выведать, легко ли будет подкупить их. Она посулила рабу свободу и обширные владения, так что он без колебаний пустился в опасный путь.

Не прошло и двух месяцев, как Фраорт уже прислал привет царице. Дела ее находились, по его словам, в таком блестящем положении, что она спокойно могла расширить их, как ей было угодно, и он изъявлял полную готовность немедленно приступить к желаемым ею усовершенствованиям, если она только даст ему нужные указания и предписания.

Черный раб вернулся из страны кочевников и доложил Атоссе, что они бесчисленны, как песок морской, быстры, как вихри пустыни, алчны, как орлы, жадны, как саранча, налетающая на поле пшеницы, хищны, как шакалы, преследующие раненую антилопу. На вид они были ужаснее, чем диаволы гор, и свирепее, чем волки на горных тропинках. Только страх пред великим царем удерживал их в пределах их степей, но они во всякую минуту готовы были вступить в союз с кем бы то ни было за хорошую плату.

Атосса сделала вывод, что нетрудно будет побудить это дикое племя сделать набег на южную часть царства, а именно на ничем не защищенную Стаккарскую область, так как крепость могла дать приют и защиту только для небольшого числа беглецов.

План царицы был очень прост и легко осуществим, хотя грозил неисчислимыми бедствиями государству. По этому плану в Мидии вспыхнет восстание, но не под начальством Фраорта. Кто-нибудь другой должен был, вняв его подстрекательствам, провозгласить себя правителем этой области, а потом Фраорт, на обязанности которого лежала доставка денег и всех средств, необходимых для организации восстания, мог без труда низложить его.

Как скоро весть о бунте достигла бы Стаккара, Дарий поспешил бы в Мидию, на место мятежа. По всей вероятности, он поручил бы управление государственными делами Зороастру. А если б взял его с собой и приказал двору отправиться в Сузы, то царица устроила бы набег диких кочевников из пустыни. Жители юга, увидев, что царь бросил их на произвол судьбы, восстали бы против него, и тогда Атосса легко могла бы захватить власть в свои руки. Если же Зороастр остался бы в Стаккаре, то всего лучше было бы погубить его опять-таки с помощью дикарей. Не имея достаточного количества вооруженной силы он пал бы в неравном бою или решился бы искать спасения в постыдном бегстве.

Атосса была уверена, что сама сумеет остаться целой и невредимой, а, в крайнем случае, она рассчитывала, как и всегда, на свою красоту. Эта чудная красота не раз спасала ее от неукротимой ярости ее супруга Камбиза и ничему другому, как этой красоте, была она обязана тем, что Дарий пощадил ее, найдя ее в Сузах женой и сообщницей самозванца Смердиза. Если вследствие какой-нибудь неудачи, она попала бы в руки дикарей, то это средство, наверное, оказало бы и здесь свою силу.

Но, обдумывая и взвешивая все детали своего плана, она оставалась спокойна и ровна. Встречаясь с Зороастром, Атосса устремляла на него открытый, дружелюбный взгляд, который обезоружил бы всякого человека, не столь глубоко убежденного в ее порочности, и царю никогда не приходилось тщетно искать ее улыбки. Она с невозмутимым хладнокровием и кротостью принимала его грубые шутки, уверенная в том, что ей не долго придется терпеть их. Даже на Негушту она взглядывала иногда с видом оскорбленного сочувствия, как бы желая показать, что ее огорчает угрюмый нрав и неприязненное обхождение младшей царицы, но что она видит в них лишь проявление какого-нибудь тайного недуга, и потому скорее готова сожалеть ее, чем порицать.

Но по мере того, как время шло, сердце ее переполнялось радостью, потому что конец был уже близок и в ароматном воздухе долины роз уже носился запах смерти.

Прошел год, как Зороастр появился в Стаккаре.

Было прекрасное весеннее утро, солнце ласково светило над розами, еще блиставшими росою. В одном из внутренних покоев дворца царь полулежал на широком ложе, на которое сквозь проделанное в потолке окно падали теплые солнечные лучи. Он с глубоким интересом следил за представлением индийского фокусника, который недавно прибыл ко двору и которого он призвал в это утро, чтоб наполнить случайный час досуга; когда царь не был поглощен государственными делами или войною, он охотно отдавался какой-нибудь забаве, так как его беспокойный нрав и деятельный ум требовали постоянного занятия.

Атосса сидела возле Дария на резном стуле, перебирая в пальцах нить дорогого жемчуга. Два копьеносца неподвижно стояли у дверей.

Фигляр подбросил острый нож и поймал его, затем подбросил два, три ножа, быстро увеличивая число их, так что вскоре в воздухе уже кружилось два десятка блестящих клинков, которые он проворно подбрасывал, ловко подхватывал то одною рукой, то другою и снова бросал вверх. Дарий с веселым смехом следил за его искусными приемами и вдруг взглянул на царицу.

— Этот человек напоминает мне тебя, — сказал он.

— Царь очень милостив к своей служанке, — отвечала, улыбаясь, Атосса. — Я полагаю, что я не так искусна, но зато более красива.

— Ты более красива, это правда, — возразил царь, — но что касается твоего искусства, это еще вопрос. Про тебя можно было бы сказать, что ты постоянно играешь ножами, по, как и этот фокусник, никогда не ранишь себя.

Царица пытливо взглянула на Дария, но губы ее сложились в нежную улыбку. У нее промелькнула мысль, что, может быть, царю известно кое-что о том, что с год тому назад произошло между ней и Негуштой. Ножи, которые подбрасывал фокусник, своею формой напомнили ей тот индийский кинжал. Но царь смеялся беззаботно, и она смело ответила ему:

— Это было бы хорошо, ведь чтобы быть супругой царя, мне надо больше искусства, чем этому индусу для его фокусов.

— Я так и сказал.

— Да, но ты не то думал, — возразила Атосса.

— Что я говорю, то и думаю, — отвечал Дарий. — Тебе нужна вся красота твоего лица, чтобы скрыть зло, притаившееся в твоем сердце, точь-в-точь, как этому человеку нужно все его искусство для обращения с этими острыми ножами.

— Я ничего не скрываю, — сказала царица с легкою усмешкой. — У царя тысячи очей. Как же могла бы я скрыть от него что-нибудь?

— Я сам постоянно задаю себе этот вопрос, — отвечал Дарий. — А, между тем, мне часто приходит на ум, что менее всего известны мне твои мысли.