Гюстав Флобер - Зороастр

Трудно было представить себе, что этот простодушный, искренний человек с загрубелыми руками был великий царь и занимал престол блистательного, величественного Кира, выходившего из дворца не иначе, как в сопровождении огромной свиты придворных. Дарий взошел на персидский трон словно лев, заступивший место шакалов, словно орел, влетевший в гнездо воронов и коршунов, неутомимый, необузданный и беспощадно храбрый.

— Знаешь ты некоего Фраорта из Экбатаны? — спросил неожиданно царь, оставшись наедине с Зороастром.

— Я знаю его, — ответил князь, — это богатый и могущественный человек, тщеславный, как павлин, и коварный, как змея. Он не знатного происхождения. Он сын продавца рыбы, разбогатевшего от торговли солеными осетрами на рынке. Фраорт — управитель поместий царицы в Мидии и смотритель конных заводов великого царя.

— Ступай и привези его сюда, — коротко сказал царь.

Не говоря ни слова, Зороастр поклонился и повернулся, чтоб идти. Царь смотрел ему вслед, восхищаясь его неподражаемым повиновением.

— Постой! — крикнул он. — Сколько времени пробудешь ты в пути?

Зороастр круто повернулся по-военному, отвечая царю:

— Отсюда до Экбатаны полтораста фарсангов. Пользуясь лошадьми царя, я могу доехать туда в шесть дней и привезти Фраорта в такой же срок, если только он не умрет от быстрой езды, — прибавил он, угрюмо усмехнувшись.

— Что он, стар или молод, тучен или худ?

— Ему лет сорок, он не худ и не тучен, хороший всадник в своем роде, хотя и не такой, как мы.

— Привяжи его к коню, если он будет падать с него от усталости, и скажи ему, что я требую его пред свои очи. Скажи ему, что дело не терпит отлагательства. Да хранит тебя Ормузд и да поможет тебе! Поезжай скорее!

Зороастр снова повернулся и вышел. Он поклялся быть верным слугою царя и хотел соблюсти свою клятву, чего бы это ему ни стоило, хотя ему горько было покидать Негушту, не сказав ей о том ни слова. Поспешно меняя свою одежду на более легкую и удобную для путешествия, он сообразил, что может послать ей письмо, написал несколько слов на куске пергамента и сложил его. Проходя по дороге к конюшням мимо ворот сада, он стал искать глазами невольниц Негушты, но, не встретив ни одной, подозвал к себе знаком одну из рабынь-гречанок, дал ей золотую монету и велел отнести маленький свиток еврейской царевне Негуште, находившейся в саду. Затем он быстро пошел далее и, взяв лучшего коня из царских конюшен, поскакал во весь опор по крутому склону холма. Через пять минут он был уже за мостом и мчался по прямой, пыльной дороге к Ниневии.

Рабыня-гречанка стоя все на том же месте с письмом Зороастра в руке и, положив в рот золотую монету, думала, что ей делать. Она была одной из прислужниц царицы и тотчас сообразила, что может как-нибудь выгоднее для себя воспользоваться письмом, не отдавая его в руки Негушты. Женщина эта давно служила царице и лицо Зороастра было ей знакомо; притом же она знала или, по крайней мере! догадывалась о тайной любви к нему царицы. Если в письме не было поставлено ничье имя, царица могла принять его на свой счет и быть польщенной; если же каким-либо образом оказалось бы очевидным, что письмо предназначалось Негуште, то царица, конечно, будет рада тому, что оно не попадет ей в руки. Результатом этого рассуждения было то, что гречанка спрятала письмо на груди, золотую монету сунула за пояс и стала поджидать случая остаться с глазу на глаз с царицей.

К вечеру того же дня Атосса сидела в одном из внутренних покоев пред своим большим зеркалом. Стол был уставлен малахитовыми ящиками, серебряными гребнями, чашечками с золотыми булавками, маленькими вещичками из слоновой кости и всякими принадлежностями туалета. Среди них лежало несколько великолепных драгоценностей, ярко сверкая под лучами двух высоких светильников, стоявших возле кресла на бронзовых подставках. Царица была совсем уже одета и отпустила прислужниц, но еще медлила выйти из комнаты, углубившись в чтение маленького пергаментного свитка, который невольница, убиравшая ей волосы, тихонько вложила ей в руку, когда они остались на минуту одни. Только чернокожая опахальщица стояла позади нее на расстоянии нескольких шагов и, поддерживая выставленною вперед ногой стебель длинной пальмы, быстро махала из стороны в сторону широким, круглым листом, так что непрерывный поток свежего воздуха обвевал ее царственную госпожу.

С некоторым усилием Атоссе удалось все-таки разобрать содержание свитка; она достаточно знала еврейские и халдейские знаки, чтобы понять следующие краткие и простые слова: «Я уезжаю отсюда на двенадцать дней по поручению царя. Моя возлюбленная, душа моя пребывает с твоею душой и сердце мое с твоим сердцем. Как голубь улетает утром с тем, чтоб вернуться вечером к своей подруге, так и я вскоре возвращусь к тебе».

Атосса отлично знала, что письмо это было предназначено Негуште. Невольница шепнула, что оно было дано ей Зороастром, а царица понимала, что он никогда бы не написал этих слов ей самой, а если б даже и вздумал писать ей, то, во всяком случае, не на еврейском языке.

Но по мере того, как царица читала это письмо, сердце ее переполнялось гневом. Разговаривая в это утро с Зороастром, она почувствовала, как в груди ее снова поднялась прежняя страсть. Она удивлялась самой себе, так как привыкла думать, что в душе ее нет места для любви, и так сильно было впечатление, произведенное на нее этою получасовою беседой, что она безрассудно отложила посылку письма Фраорту для того, чтобы взглянуть на женщину, которою пленился Зороастр. Это ввергнуло ее в такую опасность, что она и теперь еще не могла быть вполне уверенной, что избежала ее. Ожидая в коридоре Негушту, Дарий резко приказал царице удалиться, и она не видала его во весь остальной день. Что касается Зороастра, то она вскоре услыхала от своих прислужниц, что он еще раньше полудня отправился по дороге в Ниневию, один и почти без всякого оружия, на одном из самых быстроногих коней во всей Персии. Атосса не сомневалась в том, что Дарий послал его прямо в Экбатану допросить Фраорта или, по крайней мере, исследовать положение дел в городе. Она знала, что никто не в силах обогнать Зороастра и что остается только ожидать развязки. Невозможно было послать слово предостережения своему доверенному, приходилось предоставить все на волю судьбы: если поведение Фраорта покажется подозрительным, он по всей вероятности, будет немедленно казнен. Она думала, что даже в таком случае ей легко удастся очистить себя от всяких обвинений, но она решила предостеречь Фраорта, как только он явится в Сузы, или даже побудит царя выехать на несколько дней из дворца в то время, когда можно будет ожидать мидянина. В ее распоряжении было еще много времени, — по крайней мере, одиннадцать дней.