Сирило Вильяверде - Сесилия Вальдес, или Холм Ангела

— Недурно, однако, подвешен язычок у этой чернавочки, — сказал Кокко, обращаясь к дону Кандидо, когда они выходили из барака.

— О, вы еще не знаете всех ее талантов, — отвечал ему вполголоса дон Кандидо. — Таланты-то ее и погубили. Меньше бы знала, больше была бы своей жизнью довольна.

— Что — высоко о себе возомнила?

— Ого! И еще как высоко! Поторопимся, однако, чтобы не опоздать к кофе. К тому же Росу может обеспокоить наше длительное отсутствие, а я не хотел бы, чтобы ей стало известно о смерти этого негра.

Дон Кандидо явно старался уклониться от разговоров о сиделке и ее характере. Едва лишь Кокко затронул эту тему, как дон Кандидо почувствовал себя точно на горячих угольях. Нет, не равнодушно, не безразличие, не презрение, а страх, непреодолимый страх испытал он в эту минуту при мысли, что сейчас может обнаружиться, как постыдно зависит он от какой-то жалкой негритянки, своей собственной невольницы. Ибо нелишним будет напомнить, что дон Кандидо Гамбоа-и-Руис, испанский дворянин и богатый кубинский землевладелец, основатель нового знатного рода, чье славное имя должны были унаследовать в грядущем несчетные поколения, что он, дон Кандидо Гамбоа-и-Руис, которого в самом недалеком будущем ожидал высокий титул, человек, жаждавший вступить в заветный круг аристократического гаванского общества, что он, дон Кандидо Гамбоа-и-Руис, навеки был связан невидимыми, но оттого не менее крепкими и нерасторжимыми узами с какой-то негритянкой, чернокожей рабой, сиделкой, приставленной ходить за больными в его собственном инхенио! Мария-де-Регла была посвящена в давнюю позорную тайну, оставшуюся дону Кандидо от его былых беспутств, тайну, которая теперь преисполняла его стыдом и делала несчастным посреди всего благополучия и великолепия его нынешней жизни.

На следующий день молодые хозяева и гости Ла-Тинахи отправились веселой кавалькадой на прогулку по окрестностям имения. Компания состояла из обоих сестер Илинчета, двух младших сеньорит Гамбоа, их брата Леонардо, а также Менесеса и Кокко.

День выдался отличный, иными словами — пасмурный. Плотные серые облака закрывали небо, лишая солнечные лучи их яростной силы. Дул сухой северный ветер; прохладное дыхание близкого континента, пролетая через узкий пролив, не успевало согреться, и бодрящая свежесть овевала в то утро все северо-западное побережье Кубы. Исабель, превосходная наездница, гордившаяся своим искусством, обожала верховую езду, а после двух дней, проведенных ею в инхенио, где она оказалась точно в плену, отделенная от мира стеной бесчеловечной жестокости, ей страстно хотелось вырваться на свободу, в поля, и скакать без устали, полной грудью вдыхая чистую свежесть вольного ветра. Самозабвенно, всею душой и телом, отдалась она этому нежданно ниспосланному ей благодетельному развлечению.

Кавалькада направлялась к конному заводу, и молодым людям пришлось пересечь вброд небольшую речку, лежавшую на их пути. Приближение всадников вспугнуло стаю диких голубей рабиче и крикливых тоти, плескавшихся и утолявших жажду в тенистой заводи под сенью раскидистых дубов, неподалеку от брода.

— Как здесь темно и прохладно! — воскликнула Исабель. Эта вода так и манит искупаться в ней.

— Здесь очень глубоко, особенно у правого берега — там, где пальма, — отозвался Леонардо.

— Ну, как глубоко? — полюбопытствовала девушка.

— Человек скроется с головой.

— Но тогда здесь можно отлично поплавать.

— Да, только купаться тут очень опасно, потому что сюда часто заплывают кайманы из устья реки. Вот в этом омуте, что так пришелся по душе Исабели, папа потерял свою лучшую собаку, легавую, которую он очень любил. Он отправился на охоту и взял меня с собою; я тогда был еще мальчишки. Отец подстрелил агуайтакаймана, и птица упала на самой середине заводи. Собака бросилась в воду, чтобы вынести добычу на берег, но, не доплыв до цели, вдруг скрылась под водой, точно ее внезапно оставили силы, и тут же в воде что-то забулькало, и на поверхности растеклось большое пятно крови. Отец сказал, что легавую сожрал кайман.

На дне соседней: ложбинки весело зеленело рисовое поле, густые метелки тянулись ввысь к солнечному теплу бесчисленными остриями своих колосьев. А кругом, на склонах холмов, росла высокая кукуруза, украшенная поверху стерженьками лиловых соцветий и белокурыми бородами молодых початков.

В ближней банановой роще клонились долу массивные желтые гроздья спелых плодов, и стволы этого своеобразного растения гнулись под их тяжестью, упираясь в землю концами длинных, широких листьев, похожих на гибкие стальные пластины.

Наши друзья скакали, не выбирая дороги и нигде не останавливаясь. Вскоре, переправившись вторично вброд через ту же самую речку, но только ниже по течению, они оставили позади себя поля основного поместья и углубились в обширный пальмовый лес, за которым начинались угодья конного завода. Вокруг, подобно гигантским колоннам разрушенного античного храма, поднимались к небу стройные белые стволы королевских пальм, а наверху, на их зеленых кронах, шумно хлопотала огромная стая птиц, известных повсюду на Кубе под именем као-као; название это несомненно звукоподражательное, так как оно воспроизводит характерный крик этих пернатых, напоминающих своим внешним видом ворон.

Као-као слетелись сюда в несметном количество, так что кроны пальм казались черными от множества расположившихся на них птиц, которых, должно быть, нисколько не смущал ни конский топот, ни громкие голоса и смех людей: заметив приближающихся всадников, крикливые као-као не только не разлетались, но принимались галдеть как будто еще наглей и несноснее; при этом сверху, со своих устроенных самой природой насестов, они искоса украдкой поглядывали на наших друзей с таким видом, как если бы и впрямь были существами разумными и про себя смеялись над бескрылыми созданиями, для которых они, као-као, оставались недосягаемыми.

— Будь у меня с собой ружье, я бы вам показал, как надо мной смеяться! — воскликнул Леонардо. — Я бы живо сбил парочку-другую этих горлопанов!

— Сомневаюсь, весьма сомневаюсь, что вам бы это удалось, — не без ехидства заметил Кокко. — Недаром ведь говорит пословица: «не хвались, стрелок, как бы заяц не утек».

— Что вы хотите этим сказать? — спросила его Исабель, гордившаяся, так же как и Леонардо, меткостью своей стрельбы.

— Извольте, сеньорита, я вам объясню, — с прирожденной галантностью отвечал ей своим гнусавым голоском Кокко. — Днем от жары перья у этих птиц делаются такими же скользкими, как у лесных голубей, и тогда их никакая дробь не борет, разве что уж очень повезет охотнику.

Выехав из лесу, молодые люди изменили направленно и, огибая усадьбу конного завода с севера, поднялись на возвышенность, господствовавшую над всей остальной местностью. Отсюда с одного из холмов можно было увидеть синеющую вдали полоску моря, совершенно, должно быть, спокойного в этот день, и у самого горизонта — два-три белых паруса, издали похожих на чаек, что, скользя над гладью тихого озера, касаются легким крылом его неподвижных вод.