Сирило Вильяверде - Сесилия Вальдес, или Холм Ангела

— Думаю, что да. Запомнить я могу все что угодно, этим талантом меня господь бог не обидел.

— Отлично. Так вот, чтобы вам ничего не позабыть, ступайте немедля в контору газеты «Диарио» — это на нашей же улице, пройдя портал церкви Росарио. Знаете, такой дом и два окна, без решеток, с красивой парадной — там когда-то еще устраивались лотереи… Вы войдете и обратитесь к редактору, дону Торибио Арасосе. Вы сразу его узнаете — это обрюзгший толстяк, лицо у него ничем не примечательное, обросшее бородой… он почти никогда не бреется, а смеется одними губами, не изменяя выражения лица… Вы это все запомните? Так вот, вы перескажете ему то, что я вам здесь говорила о внешности Дионисио, а уж дон Торибио сам составит объявление: он знает, как они пишутся.

Когда дон Мелитон наконец вышел и дверь за ним затворилась, донья Роса воздела руки к небу, устремила глаза горе и воскликнула:

— О-о-о! И бывают же такие безмозглые ослы! А еще ходит на двух ногах! И где только выискал мой муженек этакого остолопа!

По возвращении дворецкого из конторы «Диарио» донья Роса отправила его в наемном экипаже к холму Серро — здесь, неподалеку от элегантной загородной виллы графов де Фернандина, был расположен лагерь для беглых рабов, находившийся в ведении Королевского консулата земледелия и торговли Кубы и города Гаваны. Дону Мелитону надлежало узнать, не находится ли Дионисио в числе обитателей лагеря. Но беглого раба здесь не оказалось по той простои причине, что в лагерь доставляли негров, бежавших только из сельских усадеб, пойманных в лесах с помощью собак и либо не знавших, либо скрывавших имя своего законного владельца.

Обескураженная столь бесплодным началом розысков, донья Роса уже начала было терять надежду на поимку беглеца, когда однажды к ней явился молодой негр в военном мундире и попросил в весьма учтивых выражениях уделить ему несколько минут внимания. Донья Роса пытливо оглядела пришельца, смерив его взглядом с головы до ног, и спросила:

— Тонда?

— Покорнейший слуга нашей милости, — отвечал тот, сгибая свой стройный стан в глубоком поклоне.

— В чем дело? — строго спросила донья Роса.

— Если не ошибаюсь, ваша милость поместили в газете объявление о беглом темнокожем?..

— Да.

— Простите, сеньора, как зовут этого темнокожего?

— Дионисио.

— Дионисио Харуко?

— Нет, Гамбоа, так как этот раб принадлежит мне. Правда, его первым господином был Харуко, в доме которого он родился. Весьма возможно, что он решил воспользоваться именно этой фамилией.

— Так я и думал. На праздничном балу для цветных, который состоялся в сочельник в доме Сото, в предместье, я столкнулся с одним темнокожим, назвавшим себя Дионисио Харуко. Его приметы совершенно совпадают с теми, что указаны в «Диарио», и если ваша милость соизволит поручить мне его поимку, я полагаю, что мне нетрудно будет вернуть сеньоре ее раба.

— Я заплачу за это две… нет, три… четыре золотых унции; я озолочу того, кто мне его приведет. Он совершил подлое преступление, и я хочу наказать его, как он того заслуживает. Но я боюсь, что он окажет вам сопротивление. У него и повадка-то вся разбойничья!

— Пусть это не тревожит сеньору. Я приведу его к ней со скрученными руками.

— Вас ждет щедрая награда.

— Я делаю это не ради денег, а только потому, что полагаю: каждый, кто провинился, должен понести справедливое наказание. Я действую согласно приказу моего начальника, сиятельнейшего сеньора дона Франсиско Дионисио Вивеса, поручившего мне поимку темнокожих преступников, на что было получено высочайшее соизволение его величества, нашего короля, — да дарует ему господь долгие лета!

Мария-де-Регла, жившая теперь на улице Сан-Игнасио, выходила из дому рано утром и отправлялась на поиски места. Выбрав какой-нибудь дом с виду богаче других, она стучала в дверь, передавала через слугу свою бумагу хозяйке и в ожидании ответа присаживалась отдохнуть на пороге. Ответ неизменно бывал один и тот же: хозяйка велела сказать, что служанок у нее достаточно и в наемных она не нуждается. Мария-де-Регла не подозревала, что в силу какой-то своеобразной идиосинкразии хозяева, да и сами рабы, косо смотрели на негра, нанимавшегося служить чужим господам, и только после многократных отказов и разочарований женщина начала догадываться о причине своих неудач. Впрочем, она и не питала больших надежд на то, что кто-нибудь наймет или купит ее, и не слишком стремилась к этому; более того, мысль об успешном исходе ее хлопот внушала ей едва ли не страх, ибо и та и другая возможность представлялась теперь Марии величайшим из всех несчастий, какие только могли с нею случиться. Если бы она принадлежала к числу женщин, чье лицо мгновенно выдает любое душевное движение, тогда даже самый близорукий человек заметил бы, что всякий раз, когда ей приходилось доставать из-за корсажа «бумагу», чтобы вручить ее слуге, открывавшему дверь, щеки ее заливала густая краска стыда.

Ее единственное желание и надежда, единственная цель, к которой она стремилась всею душой и ради которой добивалась разрешения возвратиться в Гавану, заключалась в том, чтобы разыскать Дионисио и, если он был еще жив, соединить с ним свою судьбу, если же умер — покончить с собою. Вот почему, получив обратно свою «бумагу» и выслушивая сухое и категорическое «нет», она не только не огорчалась, но испытывала даже нечто похожее на тайную радость. А между тем срок, обозначенный в «бумаге», был не только короток, но и строго ограничен. Она уже несколько дней потратила на бесплодные хождения по городу. Если за остающееся время она не сможет устроиться на место или найти себе новых хозяев, как поступит с нею тогда госпожа? Кому-кому, а Марии-де-Регла хорошо был известен крутой нрав доньи Росы и ее суровое обращение со своими рабами. В один из этих тревожных дней дочь Марии Долорес передала матери содержание разговора, только что происшедшего между доньей Росой и Тондой, чье имя и подвиги были у всех на устах. И, охваченная страхом потерять горячо любимого мужа, Мария-де-Регла решилась посвятить время, оставшееся ей до рокового дня, когда истекал срок «бумаги», розыскам Дионисио, который теперь один наполнял смыслом ее существование.

На следующее утро Мария-де-Регла поднялась пораньше и, расспросив о дороге, отправилась на Старую площадь, где в те времена находился один из двух рынков, расположенных внутри городских стен. Здесь, в тесном пространстве, сжатом с четырех сторон двухэтажными домами (дома эти тогда были, пожалуй, самыми высокими в городе), кипела в темноте, грязи и сырости рыночная сутолока и среди всевозможной скотины, птицы и снеди толкалось великое множество людей всякого звания и всех цветов кожи — впрочем, в большинстве своем чернокожих. Фасады домов, окружавших площадь, украшены были обширными порталами, собственно даже галереями, плоские кровли которых, обнесенные деревянною балюстрадой, покоились на высоких и толстых опорных столбах, или, если угодно, колоннах, и служили балконами для второго этажа.