Сирило Вильяверде - Сесилия Вальдес, или Холм Ангела

— Не скажешь ли ты еще, что эти африканские тюки имеют душу, не назовешь ли ты их ангелами? Ты богохульствуешь, Роса! — резко прервал ее муж. — Вот так и рождается порой человеческое заблуждение… Когда мир убедится в том, что негры — скоты, а не люди, исчезнет одна из причин, на которую ссылаются англичане, преследуя работорговлю. Ведь точно так же обстоит дело и с табаком в Испании: торговать им запрещается, а те, что живут этим промыслом, всякий раз, как их преследуют карабинеры, бросают груз, чтобы спасти собственную шкуру и коня. Не думаешь ли ты, что и табак имеет душу? Пойми, что между тюком и негром нет никакой разницы, по крайней мере с точки зрения чувств.

Разумеется, никакой аналогии в приведенном примере не было, но не было и времени для спора: в дверях конторы появился в этот момент Тирсо и доложил, что завтрак подан. Было половина одиннадцатого утра; таким образом, разговор между доном Кандидо и его женой был довольно продолжительным, и тем не менее ничего не было сказано о том, что же собираются предпринять плантаторы, чтобы вырвать из когтей твердолобых англичан бригантину «Велос» и большую часть груза, состоявшего, что бы там ни говорили, из живых существ.

По окончании завтрака дон Кандидо все еще прохаживался по конторе, когда туда вошел дворецкий дон Мелитон Ревентос. Он раскраснелся от дневной жары и от беготни по делам с раннего утра, и на лице его читалось необычайное самодовольство. Заметив это, хозяин остановился, вынул изо рта сигару, прислонился спиной к бюро и, приняв удобное положение, приготовился выслушать рассказ о расторопности, проявленной дворецким у старьевщиков и в порту. Даже донья Роса, заинтересованная всем случившимся, пожалуй, только немногим меньше своего мужи, сгорая от любопытства, поспешила в контору. Вот какая сцена разыгралась между этими тремя лицами.

Дон Мелитон был вовсе не расположен сразу же рассеять тревогу своих господ. Напротив того, он полагал, что справился с чем-то невероятно трудным, что совершил просто-напросто подвиг, и, как человек недалекий, он преисполнился важности не по заслугам. Пройдясь взад и вперед по конторе, собрав бумаги, поправив гусиные перья в чернильнице, открыв и закрыв несколько раз ящики бюро, он повернулся наконец к дону Кандидо и его супруге, следившим с немалым раздражением за всеми его действиями, и произнес:

— Ну и жара сегодня!

Ни один из супругов не проронил ни слова, а он, весьма довольный собой, продолжал:

— Как подумаешь, в Хихоне как раз об эту пору только-только начинает дуть прохладный ветерок, так что… Приходится кутаться, чтобы не простудиться… А наш остров просто создан для негров. Ведь мог же сеньор дон Христофор открыть его в другой части света, где нет такой жары! К слову сказать, приедет сюда вот этакий здоровяк из Кастилии или из Сантандера — щеки у него будто спелые вишни, прямо пышет здоровьем, силен как бык; а пройдет меньше чем полгода, и он становится похожим на скелет: коли он и выживет после лихорадки, то так уж и не поправится до конца жизни. Ну и местечко, доложу я вам! Ну и земелька!

Тут Ревентос встретился взглядом с доном Кандидо и доньей Росой, смотревшими на него в упор; и, словно изменив свое первоначальное решение, добавил уже совсем иным тоном:

— Сдается мне, сеньор, стало быть, сдается мне, что все вышло по вашему желанию.

— Наконец-то! — со вздохом глубокого облегчения воскликнул дон Кандидо.

— Пошел это я туда, — продолжал дон Мелитон, не столько в ответ на восклицание Гамбоа, сколько на то, что за ним скрывалось. — Пошел я туда, значит, но вы ж меня знаете, я — то ведь не лыком шит.

— Можете этого не повторять, — раздраженно отозвался дон Кандидо.

— Ближе к делу, Ревентос, — вмешалась донья Роса, чувствуя, что вот-вот могут начаться бесконечные пререкания.

— К делу, — повторил дворецкий, окончательно беря себя в руки. — Как я уже говорил, все вышло лучше, чем мы ожидали. Отправился это я, да что там — полетел как стрела к галерее Росарио и неожиданно нагрянул прямо к дону Хосе, хотя и стекольщик у входа и двое других, что стояли за прилавком внутри, решив, по-видимому, что я собираюсь откупить у них всю лавку целиком, принялись дергать меня один за руку, другой за куртку… Вы же знаете, что все это зубоскалы и мошенники, каких мало…

— Знаю только одно, — возразил раздраженный дон Кандидо, — что вы канитель разводите.

— Так вот, говорю я, — продолжал дон Мелитон, будто и не слышал своего хозяина, — трудненько мне пришлось, пока я не отделался от этих мазуриков. «Где дон Хосе? — спрашиваю я дона Либерато. — Мне нужен дон Хосе. У меня к нему очень срочное поручение». — «Тс!.. — отвечает мне тот. — Сейчас он очень занят и говорить с вами не может. Идите сюда!» Тут он повел меня за руку к воротам патио и добавил: «Полюбуйтесь-ка на него!» И верно, смотрю это я — Хосе, такой расфранченный, прислонился к стенке и ведет на пальцах, полунамеками увлекательный разговор с какой-то женщиной, фигура которой чуть виднеется за ставнями балкона на первом этаже. Заметил я только, что глаза у нее будто два горящих уголька, а кончики пальцев розовые, и она то и дело продевает их сквозь зеленую решетку. «Что это значит?» — спросил я дона Либерато. «Да разве вы не понимаете? — ответил он. — Это наш дон Хосе пользуется тем, что его земляк и приятель уехал в деревню, и обольщает его прекрасную даму».

Супруги Гамбоа обменялись понимающими и изумленными взглядами, после чего дон Кандидо сказал:

— Послушайте, дон Мелитон, горе вы мое, что нам в конце концов за дело до всей этой клеветы?

— Клеветы? — повторил серьезно дворецкий. — Видит бог, ничего подобного! Вот сейчас вы увидите, что я проделал. Нельзя не признать, что Хосе — молодец, каких и среди астурийцев не много. А уж краснобай такой, что… Да и кто не знает, что еще в ту пору, когда мы при конституции жили, его сравнивали с бесподобным Аргуэльесом [53] Аргуэльяс Агустин (1775–1844) — испанский политик и дипломат. и однажды устроили ему даже торжественную встречу в этой самой галерее на Старой площади. И, с позволения сеньоры доньи Росы, надо сказать, женщины на это очень падки. А такой молодой и красивой, как Габриэла… конечно же, искушение: мужа нет, за ней увиваются, ну, да и черт не дремлет…