Фриц Маутнер - Ксантиппа

Та компания давно разбрелась на все четыре стороны.

Первых учеников философа давно сменило второе поколение; за ним последовали третье и четвертое. Это уже не были преданные, восторженные последователи, видевшие в своем благодушном учителе мудрого друга; нет, то были голодные честолюбцы, имевшие достаточно мужества, чтобы заранее пристать к партии будущего, рискуя восстановить против себя врагов Сократа. Эта молодежь хотела научиться у него всему, чему он мог научить, чтобы потом прикрываться именем знаменитого мудреца. Ученики прилежно записывали все, что говорил учитель, и наиболее практичные из них уже помышляли о славе, которой они добьются, издав после смерти Сократа свои записки.

Наслушавшись с детства насмешек над сварливою, необразованной Ксантиппой, эта молодежь смотрела на супружеский разлад в семье учителя, как на что-то неизбежное. Особенно преданные Сократу ученики считали даже своим долгом вступаться за наставника, чем еще сильнее возбуждали против себя озлобленную женщину.

Для Сократа просвещение юношества сделалось с годами насущной потребностью; но чем ревностнее занимался он с учениками, тем ожесточеннее нападала на них Ксантиппа. Она давно поняла, почему они так льнут к ее мужу: ведь он не требовал со своих слушателей никакой платы.

Нет ничего удивительного, что между ними и Ксантиппой дело вскоре дошло до открытой войны. Но Сократ, не желая потерять своих последних почитателей, каждый раз давал жене суровый отпор. Бедная женщина не могла настоять на своем и ей оставалось только всячески мешать урокам мужа, досаждать ученикам и стараться выжить их.

Она то вызывала философа под каким-нибудь предлогом в другую комнату, то бранила юношей лентяями, предсказывая, что они сведут в могилу своих родителей, если станут брать пример с ее беспутного мужа. Потом Ксантиппа с остервенением принималась мести полы, пока ученики сидели погрузившись в свои занятия; во время работы она громко ворчала, что они не платят за преподавание даже столько, чтобы покрыть расходы на уборку. Если же какой-нибудь добродушный малый приносил ей, после этих упреков, гуся, рыбу или пирог, Ксантиппа со злостью швыряла под ноги его скромное подношение, крича во все горло, что она не продает трудов своего мужа за такие пустяки, которые может купить на рынке за собственные деньги.

Таким образом, мало-помалу имя Ксантиппы сделалось нарицательным. Не обидчивый относительно своего достоинства, философ только улыбался, когда молодежь рассказывала ему о какой-нибудь новой выходке жены. Однако как-то, когда он принялся шутить над недостойной богов супружеской неурядицей между Зевсом и Герой, а один из слушателей заметил, что Гера, вероятно, была второю Ксантиппой, Сократ остановил его строгим замечанием:

— Во-первых, ты не смеешь говорить, что богиня была тем или другим, иначе из твоих слов можно вывести заключение, что ты не считаешь более Геру живой, а это по нашим законам преступление, влекущее за собою смертную казнь. Во-вторых, ты сильно ошибаешься насчет моей славной жены, если считаешь ее злою. Она стала такой вспыльчивой, только став супругой Сократа, с которым вообще легко потерять терпение. Вы все судите, как дети! Если спросить маленького мальчика, что он знает о собаке, ребенок, наверно, ответит: «собака лает». А между тем о ней можно сообщить много несравненно более важного: например то, что она добродушна, понятлива, бдительна, разумна, довольствуется малым и самоотверженна. Так и вы знаете о моей Ксантиппе только то, что она ворчит. А ее следует прежде всего пожалеть: с таким мужем, как я, не сладко живется, и когда мой маленький демон предостерегал меня перед женитьбой, этот коварный друг действовал лишь в ее интересах.

— Но зачем же тогда вы женились на ней, несмотря на предостережение и на свою обычную доброту?

Сократ усмехнулся.

— Я не хочу сделаться вегетарианцем, хотя и не лишен сострадания, — медленно произнес он. — Мне очень жаль голубей, когда их убивают, но в то же время я охотно ем приготовленное из них жаркое.

Подобный способ защищать жену не мог восстановить репутации Ксантиппы в глазах учеников, да и ей не удавалось разлучить их с учителем. Но хорошо было уже и то, что философ, благодаря вмешательству жены, не ораторствовал больше ни на улицах, ни на многолюдных собраниях в гостях у знати, ограничивая свои беседы только избранным кружком последователей у себя дома. Ксантиппа стала понемногу успокаиваться; страшная картина пожара, напугавшая ее в театре до беспамятства, начала забываться бедной женщиной, теперь она меньше боялась за жизнь мужа; все шло, по-видимому, хорошо, но этот период сравнительного спокойствия продолжался недолго.

Соседу-каменотесу, который считал себя почти уже обладателем участка земли под мастерской, не понравилось, что жена Сократа опять энергично принялась за свою торговлю. Он с притворным участием уверял ее, что теперь ей нечего рассчитывать на хороших покупателей. Праздные зеваки, правда, осаждали заведение Ксантиппы из одного любопытства, так как она сделалась посмешищем целого города за свою строптивость, но деловые люди держались от нее в стороне.

Бранчливость, которую ей следовало бы направить только против своего мужа, отводила, по словам соседа, солидных клиентов. Еще бы! Кому же охота выслушивать грубости за свои кровные денежки! Между тем, его собственная торговля процветала. И доброжелательный конкурент Ксантиппы настоятельнее прежнего советовал ей удалиться из Афин со своим неисправимым мужем, чтобы попытать счастья на чужой стороне.

Рассерженная женщина без обиняков ответила на это, что сосед получает заказы, благодаря покровительству Ликона и других жрецов, что сам он — сторонник патрициев и враг Сократа, и если советует соседке покинуть Афины, то лишь с корыстной целью приобрести за бесценок участок земли под мастерскую. Каменотес не отрицал, что он в интересах дела примкнул к одному религиозному обществу. И тут же этот лицемер начал так зло насмехаться над статуями богов, которыми торговал, пустился рассказывать такие скандальные истории из жизни духовных лиц и хранителей сокровищ храма, что Ксантиппа не могла сомневаться в его полнейшем безверии. Он не скрывал от нее своего намерения приобрести землю Сократа. Ему она приглянулась уже давно. И что же в том предосудительного, что он не прочь извлечь выгоду из несчастья ближнего? Так всегда водится на свете! Бегство философа из Афин, конечно, принесет пользу соседу, но из-за этого не следует пренебрегать его предостережениями.

— Любезная Ксантиппа, — повторял он чуть не ежедневно, — поверьте мне: угроза преследования висит над головой вашего мужа. Стоит закрыться одной паре прекрасных глаз, как будет, пожалуй, поздно думать о его спасении. Уходите отсюда подобру-поздорову, пока не стряслась беда! Когда она нагрянет, я не заплачу вам за этот клочок земли и половины того, что предлагаю теперь. Да еще может случиться и так, что все ваше имущество будет конфисковано.