Фриц Маутнер - Ксантиппа

Впрочем, невесту нельзя было упрекнуть в излишней щепетильности. Когда скульпторы и живописцы оживляли свои толки об искусстве, выбирая для наглядных демонстраций то роскошный стан, то ручку или ножку одной из присутствующих дам; когда исполняли более чем игривую песенку, когда софисты выступали в защиту какой-нибудь новой теории, например, о свободе любви, горячо отстаивая свое мнение, — глаза прелестной хозяйки вспыхивали и смеялись. Ее жених поневоле корчил кисло-сладкие улыбки, из боязни потерять перед самой свадьбой пленительную невесту.

Между тем, никто из гостей не удостаивался стольких знаков ее внимания, как Сократ. Он явился на пир довольно поздно, в будничном платье и, не поднимая глаз на Аспазию, пожелал жениху такого же счастья, каким наслаждался великий Перикл. Никто не заметил на лице Сократа ни малейших следов печали о потере невесты. С самым спокойным видом расхаживал он по зале, толковал с учеными о науках, с художниками об искусстве, с танцовщицами о танцах, вставляя свои острые словечки. Оригинальные шутки этого невозмутимого философа отличались неожиданностью. В первую минуту они ошеломляли человека, но Сократ удалялся, прежде чем тот успевал опомниться, и только позднее осмеянный догадывался, что попал впросак.

Завидев чудака, желчный драматург Аристофан крикнул ему издали:

— А почему это, почтенный Сократ, вас не было сегодня на жертвоприношении Гере?

Сократ приблизился к нему и сказал:

— Позвольте мне присесть возле вас; я не хочу громко разговаривать о вещах, которые удобнее повторить двадцать раз наедине одному лицу, чем высказать однажды в присутствии двадцати свидетелей. Я не был сегодня на жертвоприношении Гере потому, что эта богиня не импонирует мне ни в каком отношении. Как самостоятельное божество, она состоит лишь покровительницей браков. Я же холост и не признаю ничего священного в этом сомнительном установлении; следовательно, мне нечего бояться мщения Геры. Положим, следовало бы почитать ее, как супругу отца богов, Зевса. Но тут опять у меня возникает сомнение. Если Зевс, как утверждают, действительно взял себе в жены эту сварливую женщину, то в данном случае он обнаружил всякое отсутствие не только свойственной богам премудрости, но, по нашим человеческим понятиям, даже и здравого смысла. Уже за один такой поступок Зевс не достоин почитания. Когда же мне приходится любезничать с дамой ради ее мужа, а этот муж кажется человеком подозрительным, я обыкновенно не обращаю внимания на жену, и вот вам причина моего сегодняшнего отсутствия. Вы же, любезный Аристофан, в сущности должны смертельно ненавидеть эту богиню. Ведь если бы все супружества, как она того желает, были счастливы, драматургам пришлось бы умереть с голоду.

— Вас следовало бы предать суду за богохульство! — со смехом воскликнул Аристофан.

— Может быть, так и случится, — хладнокровно возразил Сократ, — но это, все-таки, не изменит сути вопроса.

В эту минуту, в комнате раздался какой-то шум. Гости бросились туда и увидали перед собою юного Алкивиада, кумира всех танцовщиц, только что поправившегося от полученной в бою раны. Чуть не плача от досады, он приступил к хозяйке, требуя удовлетворения за полученную обиду. Левая щека его пылала, как зарево, на ней был ясно виден отпечаток пальцев. Какая-то молоденькая девушка, одетая не лучше служанки, оказалась виновницей неприятного происшествия. Она ударила Алкивиада за то, что тот позволил себе маленькую вольность с нею. Дерзкая девчонка! Аспазия должна тотчас рассчитать ее; тогда великодушный Алкивиад, пожалуй, смилостивится над дурочкой и найдет ей место получше — в своем собственном доме.

Сократ выступил в качестве примирителя.

— Но почему же вы не ударили девчонку в свою очередь? — спросил он с большим участием.

— Подобный вопрос может задать только мой учитель! Да разве мужчине прилично бить слабую женщину?

— Отчего же нет? Разве мужчине с женщиной нельзя затеять обоюдной драки? Ведь у вас обоих есть кулаки?

— Видите ли, почтенный Сократ, люди дерутся ради чести, а какой же чести можно ожидать от женщины?

— Тогда нельзя получить от нее и оскорбления; ведь как то, так и другое черпается из одного источника. На мой взгляд, эта девушка сильно дорожит своею честью, раз она защищала ее от неотразимого Алкивиада. Если же она умеет постоять за свою честь и вовсе не отличается слабостью, — доказательством чему служит герб, запечатленный на ланите героя, значит, — поединок с нею, пожалуй, имел бы не меньше смысла, чем поединок с мужчиною.

— Делайте с ней, что хотите — воскликнул Алкивиад, — хоть женитесь на ней, если есть охота. Я ошибся в этой злючке, но теперь рассмотрел, что она хромая.

Тем временем, несколько молодых женщин окружили странную гостью, которая так резко возмутилась ухаживанием мужчины; это было вовсе не в нравах здешнего общества. Приятельницы хозяйки восторгались благородным негодованием незнакомки, которая без устали рассказывала, как нахальный молодой человек сначала без церемонии рассматривал ее в упор, потом дерзко подмигнул, и наконец обнял ее. На такую наглость последовал быстрый и внушительный ответ.

Слушая деревенскую невинность, говорившую почти простонародным языком, дамы посмеивались втихомолку и в то же время не без зависти посматривали на ее прелестную шейку, соблазнившую Алкивиада. Особенно горячилась по поводу случившегося долговязая Таргелия.

В молодости ей удалось с грехом пополам подкупить только очень немногих мужчин своей претензией на ученость, потому что ее внешние свойства не пленяли никого; в старости она сделалась святошей и теперь потешала общество своим лицемерным негодованием.

— Эти молодые аристократы воображают, что им все позволено! Отец Алкивиада поступал со мною еще хуже, чем сын поступил сегодня с вами. Но, конечно, я охотнее допускала, чтобы он в таких случаях касался меня самой, а не моей одежды, потому что «стыд остается в одеждах», по выражению Феано.

Молодая девушка покраснела и в замешательстве осмотрелась вокруг. Тут Сократ подошел к долговязой Таргелии, лукаво грозя ей пальцем.

— Вы забываете, милейшая, — сказал он, — что Феано говорила об отношениях супругов, когда произнесла это изречение; смысл же его таков, что и жене необходимо постоянно ограждать свою женскую стыдливость одеждами. Но, если уж вы заговорили о стыде, мне хотелось бы расспросить вас о сущности этого чувства, проявляемого все реже и реже нашими женщинами. Достаточно ли у вас твердая память, чтоб вы могли сообщить мне что-нибудь о нем?

Смеясь и браня Сократа, женщины понемногу разошлись. Скульптор остался наедине с противницей Алкивиада.