Александр Звягинцев - На веки вечные. И воздастся вам…

— А теперь давайте пройдемся по пунктам плана, — нарушил молчание Руденко. — Пункт первый. Доставка свидетеля в Нюрнберг.

— Делать это открыто, легально с разрешения американцев, опасно, — решительно сказал Филин. — Здесь до сих пор полно упертых нацистов, преступников и просто темных личностей, готовых на все. Действовать без разрешения американцев — тоже риск. Помните, недавно они задержали наш самолет и арестовали его экипаж, поскольку он приземлился без их разрешения?.. Сразу после победы они еще закрывали на такое глаза, но с тех пор ситуация переменилась. Американцы могут потребовать и предварительного допроса Паулюса, узнав о его появлении. И нам трудно будет им в этом отказать. А что может случиться во время допроса и после…

— Да все, что угодно, — фыркнул Александров. — У них там, в комнате для допросов, в это время кто только не появляется! Какие-то люди все время бродят — заходят, выходят… Прямо как в зоопарке!

— Так как действовать будем? — в упор посмотрел на Филина и Александрова нахохлившийся от тяжелых мыслей Руденко. — Или еще не придумали?

— Ну, кое-какие мысли есть, — не стал томить начальство дальше Филин. — Думаю, доставлять его в Нюрнберг надо тайно, соблюдая конспирацию и все меры предосторожности, но с формального разрешения американцев… Чтобы все приличия соблюсти.

— Согласен. Но как именно это можно сделать?

— Лучше всего доставить его сначала самолетом в Берлин, в нашу зону оккупации, а потом на нашу базу в Плауэн. А уже оттуда на машине в Нюрнберг. Это всего несколько часов. К тому же из Плауэна очень много наших машин ходит, американцы к ним привыкли, если досматривают, только для проформы. Ну, а если подарить несколько банок икры и бутылок водки…

— Что, клюют? — удивился Руденко.

— Еще как! — усмехнулся Филин.

— От, бисовы дети!.. Хорошо, Сергей Иванович, доработайте с товарищем Александровым план и действуйте. Теперь пункт второй. Как и когда предъявить свидетеля суду? Уж коли это наш крупный козырь, то и играть им надо наверняка.

— Я думаю, тут нужен, как говорят, наши американские друзья, элемент шоу, — предложил Филин.

Руденко вопросительно посмотрел на собеседника.

— Что за шоу такое?

— Я хочу сказать, что его появление должно произойти очень эффектно, зрелищно, чтобы весь зал вздрогнул от неожиданности, а корреспонденты раззвонили о сенсации на весь мир…

— Ох, Сергей Иванович, доведут вас эти американские фокусы, — засмеялся Александров. — Тлетворное влияние Запада ощущается.

— Да нет, тут он прав, — оживился Руденко. — Момент надо выбрать самый-самый! И какое там тлетворное влияние? Мы еще в июне сорок пятого на процессе Окулицкого всегда учитывали, что суд освещают наши и западные газеты, а некоторые заседания транслируются по радио на всю страну. И добрые сюрпризы готовили обвиняемым. Хорошая драматургия нужна! Вообще, этот момент я беру на себя, есть у меня одна задумка…

— Тут вот еще какая заковыка, — задумчиво сказал Филин.

— Еще одна! — развеселился Руденко. — Не было у бабы забот, так привезли порося. Аж из Москвы!

— Мы должны быть на сто процентов уверены, что Паулюс выступит так, как надо. Одно дело согласиться на такое в Москве, и другое — выступать здесь. Увидит разрушенный Нюрнберг, своих начальников, хоть и бывших, услышит обвинения адвокатов, которые начнут его топтать и провоцировать… Как бы не расквасился, не поплыл. Не хотелось бы сесть в лужу!

— Начальство, Сергей Иванович, и об этом подумало, — непонятно улыбнулся Руденко.

— И?

— И считает, что окончательное решение — выступать или не выступать? — мы должны принять на месте. Самостоятельно. Исходя из его состояния. В конце-концов, если он пойдет на попятную, обойдемся и без него… Отправим обратно, если он будет не в состоянии выступать. В общем, Москва оставляет последнее слово за нами. Ну и, соответственно, полная ответственность тоже на нас.

— Москва, Москва… — привычно вздохнул Филин.

Александров остро взглянул на него, растянул губы в улыбке.

— Разговорчики в строю.

— Стихи, — развел руками Филин. — Михаила Юрьевича Лермонтова, между прочим.

Как признал генерал фон Швеппенбург, участники созданной американцами группы из германских высших офицеров по составлению документальных отчетов о военных компаниях вермахта, получили возможность «изымать из обращения те или иные разоблачительные документы, которые могли быть использованы на Нюрнбергском процессе».

Генерал-фельдмаршал Кюхлер, как старший по званию в группе, указывал на недопустимость «какой-либо критики германского командования» и поставил задачу «соорудить памятник германским войскам».

У входа в бар во Дворце правосудия Ребров увидел Пегги, мило беседующую с помощником одного из немецких адвокатов. Этот молодой «ариец» с явно военной выправкой давно уже привлекал внимание Реброва, уж слишком он не походил на всю остальную адвокатскую братию.

— Хеллоу, Денис, — весело помахала ему Пегги. — Встретимся через пять минут. Есть новости!

«Ариец» в сторону Реброва намеренно не повернулся, что-то этим демонстрируя.

— Ну и что вам поведал этот тевтонский рыцарь? — поинтересовался Ребров, когда Пегги уселась напротив.

— Ого! Уж не звуки ревности слышу я в вашем голосе? — подняла безупречно прорисованные брови Пегги. — Наконец-то!.. Но почему вы решили, что он, этот молодой немецкий юрист, тевтонский рыцарь?

— Ну, судя по выправке, до того, как стать адвокатом, сей красавец прошел хорошую строевую подготовку. И, наверняка, боевую тоже.

— Вы наблюдательны. А он действительно хорош… — хищно потянулась Пегги. — Но, чтобы вы знали, я встречалась с ним только как журналистка. Интересовалась, как он воспринимает слова французского обвинителя, что германский народ надо перевоспитывать? Нет, не просто перевоспитывать, а сделать его другим.

— И что он ответил?

— Сказал, что перевоспитанием германского народа уже занимался господин Гитлер. И что немцы, узнав всю правду о Гитлере, сами способны решить, какими им быть. Сказал, что от таких заявлений попахивает желанием объявить немцев порочным народом, привить им на долгие годы комплекс вины и воспользоваться этим для собственной выгоды.

— Грамотно излагает.

— Да, неплохо. Но вы мне нужны вовсе не для того, чтобы обсуждать судьбу германского народа.

— А для чего же? — состроил непонимающую физиономию Ребров.

— Сенсация, Денис, мне нужна сенсация! Не могу же все время писать только о том, как полковник Эндрюс ужесточает режим содержания подсудимых!.. Этак мои читатели начнут сочувствовать несчастным стариканам, что ютятся на скамье подсудимых и содержатся в самых суровых условиях!.. Неужели ваш генералиссимус, этот ваш дядя Джо, не заготовил какой-то хорошей бомбы?