Альфред Нойман - Дьявол

История эта, оставившая самые тягостные ощущения у короля, стала как бы пиком его политической жизни (и Нойман это уловил). Она как бы разделила все царствование пополам. Если до этого, уже имея (и частично осуществляя) определенную политическую программу, Людовик проводил ее с оглядкой и иной раз испытывал сомнения и колебания, то теперь он решил, что в дальнейшем, борясь с врагами, будет непоколебим и беспощаден. При этом, однако (и это характерно для Людовика XI, которого современники недаром прозвали «всемирным пауком»), непоколебимость была внутренней, скрытой от других; внешне же он маскировал ее, и весьма успешно. Почти не предпринимая военных действий против врагов, напротив, ведя с ними лживо-благодушные переговоры, он с еще большим мастерством, чем прежде, разъединял их и бил порознь, причем, как правило, чужими руками. Вся последующая деятельность его напоминает тонко разыгранную партию в шахматы, где каждую сброшенную фигуру ожидала смерть. Проследим основные этапы этой игры — у Ноймана их ход несколько нарушен.

Согласно вынужденному договору с герцогом Бургундским, Людовик должен был отдать своему мятежному брату, герцогу Беррийскому Карлу, Нормандию. Этот акт король считал крайне опасным: передача Нормандии врагу создавала монолит из Бургундии, Нормандии и Бретани, представлявший постоянную угрозу для государства. Людовик уговорил брата поменять Нормандию на Гиень, лежавшую в стороне от владений двух других союзников. Но этого ему показалось мало. Узнав, что брат продолжает вести тайные переговоры с Бургундией, Людовик, необременный родственными чувствами, устранил его с помощью яда. В ответ герцог Бургундский немедленно вторгся в Нормандию. Не желая вступать с ним в войну, Людовик сумел восстановить против Карла Смелого его прежнего соратника, коннетабля Сен-Поля. Карл оставил Нормандию и начал затяжную склоку с коннетаблем. Воспользовавшись этим, Людовик объявил себя свободным от выполнения договоров, навязанных ему в Перонне, и потихоньку уничтожил одного за другим троих прежних участников «Лиги общественного блага»: герцогов Немурского и Алансонского и графа Арманьяка. Видя это, Карл Смелый нанес неожиданный контрудар, призвав на помощь английского короля Эдуарда IV, мечтавшего о французском престоле, и тот без замедления высадился во Франции. Эта акция, нарушавшая все планы Людовика, могла обернуться катастрофой — английская армия была численной и сильной. Но и тут «всемирный паук» не растерялся, показав еще раз с полным блеском свое дипломатическое мастерство. Понимая, что главное не допустить военного союза трех сил — герцога Бургундского, коннетабля Сен-Поля и английского короля, и видя, что на данный момент основную угрозу представляют англичане, Людовик вступил в переговоры с Эдуардом IV, надавал ему множество несбыточных обещаний, вплоть до отказа от короны в его пользу, склонил на свою сторону ценными подарками и вбил клин между ним и герцогом Бургундским. После этого, спровадив англичан, он вступил в переговоры с герцогом Бургундским и оговорил коннетабля, якобы виновного в их размолвке. Мстительный бургундец, поддавшись на провокацию, выдал королю Сен-Поля — своего единственного сильного союзника — и тот, став разменной монетой в ловкой интриге короля, погиб на эшафоте.

Теперь у короля оставался лишь один враг — герцог Бургундский — изолированный и одинокий, сам подрубивший сук под собой, растерявший всех своих союзников (с последним из них, герцогом Бретанским, Людовик сумел заключить сепаратный договор). Продолжая прежнюю тактику и не желая лично вступать в войну, король незаметно сплел против Карла Смелого прочную сеть: он восстановил против Бургундца германского императора и имперских князей, а также свободных швейцарцев. Руками этого маленького народа, недавно завоевавшего независимость, Людовик и доконал своего главного противника. Трижды Карл Смелый мерялся силами со швейцарцами. Современники говорили: в первом сражении он потерял ореол непобедимости, во втором — армию, в третьем — жизнь. Это событие (1477) как бы подвело черту: партия была закончена. Все более мелкие враги из числа тех, кто не был уничтожен, давно уже томилась в подземельях и клетках, наподобие клетки несчастного кардинала Балю, так картинно описанной Нойманом.

Беспримерная хватка Людовика XI, оперативность и методичность, с которой он ликвидировал соперников, полная неразборчивость в средствах и безжалостность поражали как современников, так и последующие поколения людей. В новейшей историографии принято в этом смысле сравнивать французского короля с русским царем Иваном IV (кстати говоря, они жили почти в одно время — их разделяло неполное столетие). Действительно, по методам борьбы здесь было много общего — яд и кинжал для одного и другого являлись обычными средствами воздействия на нежелательных лиц. И все же нельзя не заметить, что Людовик XI в отличие от Ивана Грозного, при всем своем изуверстве, никогда не сдирал с живых людей кожу, не жарил их на сковородах и не сажал на кол. А главное, и цели и результаты у двух монархов-монстров были различными: политика Людовика привела страну к экономической и политической консолидации, политика Ивана стала прелюдией разрухи и смуты.

Велика была радость короля, сообщает Коммин, когда его жестокая многолетняя борьба столь успешно завершилась. Теперь оставалось пожинать плоды победы. Еще раньше овладев землями устраненных вельмож — Нормандией, Гиенью, многими феодами в средней Франции, сейчас он захватил и львиную долю «Бургундского наследства» — Бургундию, Артуа и Пикардию. Почти одновременно была присоединена важнейшая область юга — графство Прованс, наследие Анжуйского дома. Оставалась Бретань, смирившаяся и нейтрализованная; ее присоединение произошло в следующее царствование.

Итак, в конце 70-х годов французский король уже не имел соперников внутри страны и мог спокойно завершить начатые реформы. Он установил единую административную систему, ввел постоянные налоги, создал четкий режим благоприятствования промышленности и торговле. Его международная дипломатия впервые за много столетий установила политическое равновесие в Европе. Все соседи — Кастилия, Арагон, Милан, Флоренция, Генуя, Савойя, Швейцария, Англия и даже далекие Венгрия и Чехия — искали союза с французским королем, его дружбы или покровительства. Казалось, он достиг всего, о чем мечтал когда-то. И вот тут-то началась новая, неотвратимая беда.

Король дряхлел. Старость с ее немощью все чаще навевала мысли о смерти. А он не хотел умирать. И больше всего теперь боялся, что смерть его может кто-то ускорить — по собственному опыту Людовик прекрасно знал, как это делается. Его обычная подозрительность возросла до небывалых пределов. Он прекратил поездки по стране и навсегда осел в угрюмом замке Плесси-ле-Тур, огражденный неприступными стенами, постоянной стражей и волчьими ямами, разбросанными на подступах и поджидавшими непрошенных гостей. Боясь отравы, он отстранил от себя всех, в том числе и наследника престола, ограничившись знахарями, прорицателями и узким кругом лиц, которым верил безусловно. Нойман из числа этих лиц называет немногих: финансиста Бона, профоса Тристана и, наконец, того, чьим прозвищем назван роман.