Павел Шестаков - Омут

— Что поделаешь! Государству всегда нужны деньги. Как и частным лицам, между прочим.

— Тут я с вами согласен. Я даже думаю, что и Ротшильду вечно не хватает. Но у Ротшильда свои заботы, а у меня свои. Я могу вылететь в трубу. И все потому, что политики не понимают смысла коммерции. Ну, хорошо, пусть это будет граф или князь. Но у нас уже нету графов! А что мы имеем? Я сам читал в журнале — при белых, конечно, — что Троцкий в наступлении бросал красноармейцам золотые часы! Вы можете себе представить! Вы слышали такое?

— Да, я помню. Он подражал русскому генералу, который бросал Георгиевские кресты в бою с Наполеоном.

— Ха! Вы только подумайте — великий полководец из черты оседлости! Конечно, можно и одуреть. Но, между прочим, что бросал генерал? Кресты, которые царь специально изготовил на этот случай. А что бросал Троцкий? Часы, конфискованные у буржуазии, то есть, между прочим, у нас с вами. Вы не представляете, сколько у меня отняли часов за эти годы! Последние совсем недавно, в поезде.

— Но это же сделали бандиты!

— Да какая мне разница, кто у меня отнимает! А если и бандиты, так куда смотрит власть?

Гросман покачал головой.

— Вы говорите опасные вещи, Самойлович.

— Ничего. Я читаю газеты. С этим завинчиванием гаек номера уже не проходят.

— Что с вами, Самойлович? Почему вы так недовольны властью? Насколько я помню, вы ведь всегда уживались с властями.

— Да! Я уживался. Я даже так уживался, что умные люди меня всегда уважали. И при царе, и потом… Меня даже погромщики предупреждали, когда начнется погром. Другим головы пробивали, а мне не разбили ни разу даже витрину. Потому что меня уважали. А этот золотушный мальчишка, которому я приносил на праздники конфеты, теперь держит меня за горло и грозится придушить! Они, видите ли, хотят делать мировую революцию за мой счет!

— О ком вы, Самойлович?

— О ком же, как не об этом мальчишке, Наумчике. Он теперь важная птица.

— А… вот вы о ком!

— Вот именно. Вы только подумайте, доктор! Им все мало. Они убили государя, прогнали Временное правительство, побили всех генералов и даже адмирала Колчака. Они запугали Антанту… А теперь, когда вроде бы наступила жизнь… конечно, не та, не настоящая, но хоть какая-то жизнь, и когда я могу быть полезен, они говорят мне: ладно, принеси нам пользу, а мы у тебя все отберем и выкинем на помойку! Кому говорят? Мне! А? Как вам это нравится? Нет! Я такого над собой не потерплю!

— Но что вы можете сделать, Самойлович? Всякая власть от бога.

— И вы думаете, бог назначил Наумчика навечно?

— Об этом я ничего не знаю.

— А я знаю, что их даже бандиты не боятся. Я же сам видел, как этот Техник прогуливался по вагонам. Все сидели, как мыши. Между прочим, у него большая сила.

— Лучше держаться от таких людей подальше..

Самойлович понизил голос:

— Мне говорили, что недавно они собрали свое собрание и решили там показать этой власти, чего она стоит. И они еще покажут. Вы слышите, доктор!

— Я ничего не слышу и вам не советую такое слушать.

— А вы бы послушали, что мне говорил Наумчик.

— Ах, оставьте его, Самойлович. Грех вам. Еврей не должен желать зла еврею.

— Почему же он мне желает?

Гросман вздохнул:

— В священной книге сказано: терпеливый лучше высокомерного.

И, забрав покупку, доктор вышел из магазина.

По странному совпадению эти же слова произнес Техник на том самом «собрании», о котором говорил Самойлович и которое в самом деле состоялось и могло бы показаться нелепым политическим анекдотом, если бы за фарсовой видимостью не скрывались вполне реальные корыстные побуждения жестоких и предчувствовавших близкий и неизбежный конец людей.

Происходило «собрание» в роще, где когда-то возникла любовь Тани и Юрия. Теперь там было запущено и пустынно. Люди не только давно перестали заботиться о некогда ухоженной роще, но и появляться там остерегались — место пользовалось дурной славой и не зря.

И хотя бандиты выставили в зарослях на окраинах своего рода сторожевое охранение, играло оно скорее роль символическую, нечто вроде почетного караула по случаю встречи вожаков.

Главные лица собрались и расположились на уютной полянке, на ковре вокруг широкой скатерти, которую вполне можно было принять за сказочную скатерть-самобранку, столько громоздилось на ней выпивки и закуски в дорогой посуде. Впрочем, ничего сказочного в этом не было — продукты и бутылки, первые плоды нэпманского изобилия, были вполне легально закуплены и привезены в рощу на извозчике.

Икра, балыки, окорок, колбасы, телятина и прочее вперемежку с гранеными штофами, зелеными бутылками, хрустальными бокалами и серебряными стопками призваны были удовлетворить разнообразные вкусы достаточно разных собравшихся здесь людей. Так, аккуратный, тщательно причесанный Техник, в пиджаке, с галстуком, ничем не походил на экзотического Бессмертного, одного из самых шумных и дерзких налетчиков. Он был одет в красную косоворотку, черные кудри расчесывал только пятерней и время от времени удалял пыль кружевным носовым платком с празднично блестевших лакированных сапог.

Как все знали, в карманах и за пазухой Бессмертный всегда носил три пистолета и ручную гранату. Поэтому Техник, у которого, кроме пистолета под мышкой на специально сшитой портупее, ничего не было, сразу же предложил:

— Послушай, Бессмертный, чтобы я не портил себе аппетит, отдай свою лимонку подержать кому-нибудь из ребят, кто подальше.

Бессмертный хохотнул:

— А мне с ней естся веселее.

Техник посмотрел серьезно.

— Однако нужно и общество уважать.

— Ладно, уважу, — уступил Бессмертный. — На, подержи, — сказал он молчаливому верзиле. — Только дальше чем на бросок не удаляйся.

Лишенный чувства юмора исполнительный верзила так и сделал, взял гранату и расположился поодаль.

— Теперь можно выпить и закусить.

Выпили для затравки.

— Какие будут предложения по повестке дня? — спросил Техник и посмотрел на Бессмертного.

— Еще чего… Об чем нужно, об том и потолкуем.

— Прекрасно. Тогда сформулируем повестку так: новая экономическая политика и наши очередные задачи — первый вопрос. Второй — разное. По первому вопросу собираюсь доложить я. Возражений нет?

Возражений не было.

— Перехожу к изложению. Мы, свободные люди России, до сих пор занимали одинаковую позицию по отношению ко всем властям. Если можно сказать, мы были к ним снисходительны. Мы говорили: «Кесарево — кесарю», — и довольствовались, в основном, экспроприацией нетрудовой собственности частных лиц. Мы проявляли к властям понимание и терпение, — ибо терпеливый лучше высокомерного. Мы не брали лишнего. Мы брали лишь то…