Рангея Рагхав - Я жду тебя

Но ведь Чанда — тхакурани!

Тхакурани!!!

Слово это стало расти и шириться, пока не заслонило от Сукхрама весь мир. Да, тхакурани никогда ни перед чем не останавливалась. Ради своей прихоти она осквернила свою касту, спуталась с привратником. Что ей нужно теперь? Ведь и так все уже пошло прахом. Она все бросила тогда и ушла! Зачем же снова возвращаться? Почему там, в крепости, до сих пор скитается ее дух?

Пламя мести истребило все живое. Она всех уничтожила — от ребенка до старика. И все еще не угас огонь ее мести!

— О Чанда, тхакурани, ты хочешь утолить ненасытную алчность своей души, снова обернувшись человеком? Вот уже три поколения твои потомки рождаются из чрева натни, а ты злорадствуешь. Они мучаются и страдают. Отчаяние охватывает их, когда они глядят на свою крепость, а ты улыбаешься и молчишь. Они терпят нужду и бесчестье. Мои предки, тхакуры, став натами, своими глазами видели, каким надругательствам подвергалась их честь. Они плакали кровавыми слезами, но ты смотрела и смеялась.

И вот теперь ты опять вернулась. Ты явилась в облике этой девочки. Если тебе надо было вернуться, то почему ты не вернулась раньше, еще до рождения Чанды?!

Сукхрам пришел в ярость. Он схватил портрет и фотографию и бросил их в огонь. Они вспыхнули ярким пламенем.

— Сгинь, сгори дотла! — проговорил он. С сегодняшнего дня я больше не тхакур. Я — нат! Мать моя была натни, и Пьяри была натни, и Каджри тоже! Это ты превратила меня из тхакура в собаку, а теперь еще смеешься! Я дрожал над твоим призраком, оберегая его, а ты, как молния, испепелила все, что мне дорого. Вон отсюда! Прочь с моих глаз!

От портрета и фотографии остался один пепел. У Сукхрама кружилась голова. Как он ни старался забыть тхакурани, у него ничего не получалось. В пламени костра перед ним вновь заплясал ее страшный облик.

— А! Ты мне все еще грозишь? — гневно воскликнул он. — Но я не боюсь тебя! Я не живу в крепости, где бродит твоя алчная душа. Уходи, говорю тебе! Ты нигде не обретешь покоя, если будешь преследовать мою девочку!

Вдруг Сукхраму показалось, что на кровати у костра лежит совсем не Чанда, а тхакурани…

— Прочь! — в ужасе прохрипел он.

— Что случилось, дада? — встрепенулась Чанда, поднимая голову.

— Доченька, девочка моя, ты ведь не покинешь меня? — проговорил Сукхрам, прижимая ее к своей груди.

— Зачем мне покидать тебя, дада? — Чанда удивленно глядела на него своими ясными глазами. Сукхрам стал понемногу успокаиваться.

— Спи, доченька, спи, — сказал он.

Чанда снова уснула.

Жители деревни тоже спали. Не до сна было лишь обитателям глинобитных хижин. Вода не успевала сбегать с их ветхих крыш, крыши размокли и стали протекать. Где-то вдали раздавались глухие раскаты грома, им вторило эхо в горах, и тогда казалось, что земля и небо стонут и кричат от нестерпимой боли.

Настала ночь. Сукхрам все сидел у костра. Он боялся уснуть. Вдруг кто-нибудь похитит его Чанду. Завтра же он отправит ее к Нилу и заставит их обоих уехать отсюда… Но как же тхакурани?.. Ведь она даже из Англии вернулась сюда…

— Нет, нет… там сокровища… — пробормотала Чанда во сне. — Нареш тхакур… я тхакурани… он мой!..

Сукхрам присел около Чанды и положил руку ей на лоб. Пламя костра причудливо извивалось и плясало под порывами ветра, и Сукхраму иногда мерещилось, что горит не обычный костер, а погребальный. Он в страхе закрывал глаза, а тело его покрывалось холодным потом.

На улице, не переставая, лил дождь. Тяжелые капли с дробным стуком падали на землю. Кругом простиралось царство воды.

Холод усиливался. Завывания ветра чередовались с раскатами грома. Казалось, где-то неподалеку мечется безумная женщина и кричит страшным, истошным голосом. «Что это? Неужели это крики ненасытной тхакурани?» — думал Сукхрам и содрогался.

Шатры натов подмыло водой, и они поплыли. Их обитатели, оставшись без крова, искали прибежище в хижинах, стоящих на пригорке…

Однако всему приходит конец. Прошла и эта тревожная ночь.

Наступило утро, дождь утих. Сукхрам вышел на улицу.

— Ты слышал? Многие хижины смыло… Да что с тобой? — Мангу глядел на измученное лицо Сукхрама.

— Ничего, я спал, — уклончиво ответил Сукхрам.

— Пойдем поглядим, у несчастных и крыши-то над головой не осталось.

Они пошли. Вскоре оба уже помогали людям восстанавливать их жилища.

Чанда проснулась, окликнула отца, но ей никто не ответил.

Какой-то человек с раскрытым зонтом в руке кричал с улицы:

— Эй, карнат Сукхрам здесь живет?

Чанда вышла из шатра. У ограды стоял почтальон.

— Да, здесь, — ответила она.

Почтальон вручил ей письмо. Сукхрам все не приходил…

Тогда Чанда побежала ко мне. Я усадил ее на стул, распечатал письмо и стал читать. Его содержание потрясло меня.

Я перечитал его еще раз и не мог сдержать волнения. Письмо пришло из Лондона.

— Читай вслух, — торопила меня Чанда.

Я прочел ей письмо, переводя с английского на хинди.

Четырнадцать лет прошло с тех пор, как мы расстались. И лишь теперь я решился тебе написать. Четырнадцать лет тому назад я жил в дак-бунгало, а ты работал у меня. Я познакомился с тобой в тот день, когда ты спас мою дочь. Сусанна, которой ты служил верой и правдой, в прошлом году умерла. Я совсем стар, я болен. Сколько мне осталось жить — этого никто не знает. Деньги, которые я скопил, находясь в Индии, пошли мне не впрок, Индия получила независимость. Я не знаю, как ты теперь живешь… Если это письмо дойдет до тебя, ответь мне. Я лежу больной, прикован к постели… С нетерпением буду ждать ответа…

Ты можешь спросить, почему я до сих пор не писал? Мне будет нелегко ответить. Дело в том, что в те времена, когда я рос, мы, англичане, правили миром. И я привык править. Я считал всех индийцев невежественными и глупыми. Но когда я встретил тебя и Каджри, я стал думать иначе. Я видел: даже в нищете и рабстве человек остается человеком. Власть и богатство — вот что лишает человека его сущности, а сущность эта — человечность, которая преодолевает и горы и моря. Она есть и в Англии, и в твоей деревне, где нет таких машин, как в Лондоне, где нет и такого количества людей. Но я не сразу это осознал.

Я не могу ничего сказать о Лоуренсе, кроме того, что он все время искал встречи с моей дочерью и умолял ее о прощении. Он погиб в минувшей войне, а о покойниках не принято говорить плохо.

Знаешь ли ты, как прошла жизнь Сусанны? Когда умерла Каджри, Сусанна отдала тебе все свои сбережения. Вернувшись в Англию, она твердо решила, что никогда не выйдет замуж. Она говорила мне: «Отец, повсюду на земле есть хорошие, великодушные люди. Ты помнишь Каджри? Когда Лоуренс ударил ее, беременную, ногой в живот, она, чтобы не огорчать меня, сказала: „Не плачьте, ребенок ведь дело наживное!“»