Александр Звягинцев - На веки вечные

– Да, но с тех пор многое переменилось, возникли новые обстоятельства… Вы, я надеюсь, слышали о речи господина Черчилля в Фултоне? – напомнил Олаф.

– Конечно, блестящая, вдохновляющая речь…

– И она не осталась без политических последствий, как вы понимаете.

– Конечно. Но по ходу данного процесса этого не скажешь.

– Это поверхностное впечатление. За кулисами идет совсем другое движение, действуют совсем другие силы. И мое предложение тому подтверждение. Вам надо понимать, что за ним стоят те, у кого сегодня власть в нашей зоне оккупации.

Зайдль опять принялся теребить свой нос.

– Но, господин Тодт, тут есть вот еще какое обстоятельство… Судья Лоуренс, конечно, стар, но он может вспомнить, что суд уже отказывался принимать этот документ к рассмотрению… А судьи очень не любят, когда им представляют уже отклоненный документ.

– Давайте не будем решать за судью Лоуренса, господин Зайдль, – уже холодновато сказал Олаф. И подумал, что достаточно ему протянуть руку и чуть сжать пальцы на горле адвоката, и никаких вопросов у господина Зайдля не останется. Но…

– Ваша задача проста – найти момент, чтобы продемонстрировать всему миру секретные протоколы к пакту Риббентропа-Молотова.

– Незаверенные фотокопии, господин Тодт! Ведь подлинник найти не удалось, больше того – его никто не видел. И мы имеем дело с незаверенными никакими подписями и печатями фотокопии…

– Я помню, о чем идет речь, – прервал его Олаф. – И потому сделать это надо в ходе допроса подсудимого или свидетеля, чтобы протоколы попали в официальную стенограмму процесса… Допрос Риббентропа – очень удобный момент для этого.

– Пожалуй, хотя Риббентроп, между нами говоря, пребывает в таком состоянии…

– Плевать на состояние Риббентропа! Плевать на то, что он скажет по этому поводу! Важно – предъявить всему миру.

– Понимаю. Но мне тут же зададут вопрос, как они ко мне попали! Что я отвечу?

– Скажите, что их вам анонимно передал офицер американской разведки.

Зайдль удивленно посмотрел на Олафа.

– Офицер американской разведки?

– Уверяю вас, это абсолютная правда.

– За исключением того, что их передали лично мне… Это-то абсолютная неправда.

– Не вижу принципиальной разницы, – отрезал Олаф.

И тут он все-таки протянул руку к Зайдлю. Но пальцы его сжали не горло, а цыплячье плечо адвоката. Олаф только чуть, как бы по-дружески сжал пальцы, и Зайдль поморщился от боли.

– Какая разница, кому их передали сначала? – сказал Олаф, глядя ему прямо в глаза. – Главное, что они у вас в руках!

– Да, конечно, – поежился под его взглядом Зайдль. – И все-таки у меня есть предложение.

– Какое?

– Давайте попробуем сначала более или менее официальный путь.

– То есть?

– Обратимся к представителю английского обвинения Максвеллу-Файфу, в чьи обязанности входит проверять подлинность используемых на процессе документов.

У него есть фотокопии всех существующих ныне оригиналов Министерства иностранных дел Германии… Попросим его удостоверить подлинность документов. Посмотрим, что он нам ответит.

– Судя по тому, как он ведет допросы, ничего хорошего. Он из тех, кто считает, что Германия должна быть навсегда опущена на колени.

– И все же стоит попробовать, – уперся Зайдль. – Зато мы всегда сможем сказать, что шли официальным путем. Для юриста это очень важно.

– Ну, хорошо, давайте попробуем, – согласился Олаф и положив руку на плечо Зайдля, твердо сказал – но что бы ни ответил этот англичанин, фотокопии должны быть предъявлены на заседании.

Зайдль послушно закивал.

На прием к сэру Дэвиду Максвеллу – Файфу, заместителю главного британского обвинителя, по существу исполнявшему его обязанности, Олаф отправился вместе с Зайдлем, чтобы видеть все собственными глазами.

Файф, коренастый, краснолицый мужчина с простецкими манерами, выслушав просьбу Зайдля удостоверить подлинность фотокопий, сердито и даже чуть брезгливо осмотрел их обоих. Всем уже давно было известно, что сэр Дэвид предпочитает выражаться смачно и образно, только по крайней необходимости прибегая к юридическим экивокам и казуистике.

– Послушайте, господин адвокат, вот что я вам скажу, – Файф по-бульдожьи выпятил нижнюю челюсть. – Мы тут сидим взаперти в разбомбленном городе, где на улицах еще недавно валялись трупы, и разбираемся в чудовищных преступлениях, которые творили ваши подзащитные. Эти мерзавцы типа наглого толстяка Геринга или патологического палача Кальтенбруннера… После того, что я тут увидел и узнал, нормальному человеку жить не хочется. И единственное мое желание – оказаться подальше и от Нюрнберга, и от Германии, и от немцев, которые теперь делают вид, что знать ничего не знали о том, что творилось у них под носом и с их полного одобрения.

Файф зло засопел.

– Но когда я вижу кипы одежды убитых в Освенциме младенцев и горы золотых зубов, выдранных у трупов из газовых камер, я думаю, что стоит отдать год жизни за то, чтобы навеки зафиксировать шок и ужас, который испытало человечество, изнасилованное вашими подзащитными… Зафиксировать и осудить, чтобы ничего подобного не повторилось впредь!

– Но, господин Файф… – попытался прервать сэра Дэвида несколько ошарашенный его напором и откровенностью Зайдль.

Но англичанин не обратил на его возражения никакого внимания.

– А вы приходите ко мне с какими-то фотокопиями, которые неизвестно кто вам передал, и желаете, чтобы я своими руками позволил вам увести процесс в сторону и затянуть еще больше… Какого черта я должен вам помогать?! Я считаю, что таким образом вы только хотите затянуть процесс и поссорить нас с русскими. Теперь вы хотите, чтобы с вашей преступной братией воевали в белых перчатках! Но нацистов нужно было уничтожить любой ценой. Только так! Поэтому ничего проверять я не намерен.

Файф брезгливо оттолкнул от себя пальцами фотокопии.

Зайдль понуро стал складывать их в свой огромный портфель. И тут вдруг сэр Дэвид Максвелл-Файф соизволил ухмыльнуться:

– Могу только дать хороший совет. Сходите-ка вы лично к генералу Руденко, и пусть он заверит подлинность этих бумаг.

И Файф еще раз откровенно ухмыльнулся. Он представил себе, что скажет Зайдлю генерал Руденко и куда пошлет его.

Но надо было отдать должное Зайдлю. Он не опустил руки, в нем заговорила та самая храбрость загнанного в угол дикого зверя, которую разглядел в нем Олаф. Хотя руки его дрожали, он захлопнул свой портфель и двинулся в сторону той части Дворца правосудия, что занимала советская делегация. Олаф даже с каким-то любопытством последовал за ним. Нет, в этом самом Зайдле что-то действительно было!

В приемной Руденко их встретил секретарь – молодой человек с добрым лицом сельского учителя в мундире, с аккуратным пробором, в круглых очках.