Михаил Голденков - Северный пламень

— Я русский, но литвин, а не Москвин. Меня зовут… — тут Микола решил, что называть своего настоящего имени не стоит. Имя Миколы Кмитича здесь, в тылу врага, мото сыграть против него.

— Меня зовут Януш Биллевич, — вспомнил он о материнской фамилии.

— Из Биллевичей? — удивленно округлил белесые глаза пастор. — Знатная фамилия. Герда! — крикнул он служанке. — Свари господину Биллевичу кофе! И дай поесть что Бог послал!

Кмитич уже скинул мундир, а какая-то женщина, видимо, служанка пастора, принялась его зашивать. Повар и вторая служанка по распоряжению Кмитича придвигали стол к двери…

— Нужно отсидеться дома! — говорил Кмитич, заряжая свои пистолеты. — У меня два пистолета и шпага. У вас еще один пистолет. Отобьемся, чуть что. На улицах опасно. Сами видите — кругом пьяная солдатня. Надо переждать этот бедлам.

— Фельдмаршал Шереметев взял в плен четыреста граждан Мариенбурга, — говорил Глюк, и его морщинистые руки тряслись от волнения, — нужно позаботиться о них, узнать их судьбу и уговорить отпустить их. А то их могут угнать в Москву!

— Я бы этого не делал, — возразил Микола, поворачиваясь на звук шагов по лестнице. Марта, уже переодевшись, спускалась в новом платье. Она подскочила к Миколе, села рядом, обняв его за плечо. Выглядело все это несколько странно. По меньшей мере для пастора.

— Вы… вы знакомы? — спросил Глюк, явно озадаченный.

— Немного, святой отец, — ответил Кмитич.

— Родня по линии Скавронских, — улыбнулась Марта, соврав не моргнув глазом. Впрочем, сейчас все это было совершенно не важно.

В это время служанка в белом фартуке и чепце принесла фарфоровую чашку кофе на блюдце и кусок лепешки с сыром.

— Словно и нет войны! — усмехнулся Кмитич. — Спасибо за еду, пан пастор! Очень кстати, я голоден, как сто чертей!..

— Надо срочно идти к графу Шереметеву, — настаивал пастор, пока Микола поглощал кофе с лепешкой, — граф Шереметев хороший культурный человек. Я его уже видел! Он поймет. Пойдемте к нему. Я не могу оставить своих граждан одних.

— Хороший человек? — усмехнулся Кмитич, жуя лепешку. — Видел я этих хороших, что они тут творят!

— Это лишь пьяная, как вы правильно выразились, солдатня. Здесь нет никакой дисциплины, но офицеры же ее соблюдают! Если мы не пойдем к графу, то может случиться непоправимое! Мы должны ходатайствовать, чтобы наших людей отпустили!

— Москали не отпустят! — отрицательно замахал своими длинными волосами Кмитич. — Они пленных угоняют в Московию, чтобы восполнить потери от войны и болезней. Так было всегда.

— Всегда, но не сейчас! Царь Петр вполне нормальный европейский человек. Знаете, что рассказывают о нем? Рассказывают очевидцы, что, когда долго осаждаемая эстляндская крепость наконец была взята штурмом, раздраженные долгой осадой солдаты стали грабить ее, пока сам государь не прибежал к ним с обнаженною шпагою и некоторых из них заколол и таким образом остановил их ярость и привел в надлежащий порядок. Потом вошел он в замок, куда приведен к нему был пленный шведский комендант. Государь в гневе дал ему пощечину и сказал: «Ты, ты один виноват в том, что столько пролито крови без всякой нужды». Потом, бросивши на стол окровавленную свою шпагу, произнес: «Вот моя шпага, она омочена не эстляндской, но нашей кровью. Я удержал ею собственных моих солдат от насильства и грабежа в городе, чтобы избавить бедных граждан от кровопролития, которому они без нужды подвержены были безрассудным твоим упрямством». Видите! Солдаты любых армий ведут в захваченных городах себя одинаково плохо.

— А кто заставлял царя штурмовать эстляндские города? — с иронией усмехнулся Микола. — Что он делал со своей окровавленной шпагой в чужом городе, а, господин пастор? То-то!

— Господин Януш Биллевич! — пастор нахмурился. — Я вас прошу, я вас умоляю! Пойдемте к графу Шереметеву!

— Ну ладно, пошли к Шереметеву, — недовольно ответил Микола, застегивая зашитый служанкой мундир. — Хотя я бы не ходил…

С другой стороны, Микола посчитал, что в московской форме его, конечно же, никто не тронет, как и не тронут его гражданских спутников…

Микола и Марта с прислугой сидели во дворе богатого особняка, не тронутого захватчиками, и ожидали пастора, ушедшего разговаривать с Шереметевым.

— Ты из-за меня приехал? — спрашивала Марта, влюбленно глядя на Миколу и гладя его по руке.

— Так, — кивнул он, улыбаясь ей, — лгать не буду, из-за тебя. Во сне все это видел, — и Микола указал кивком головы на улицу города… Помимо князя и Марты во дворе толпилось около полусотни жителей Мариенбурга, в основном немцы и немного шведов, к которым отношение, похоже, было несколько более лояльным, чем к латышам. Вид солдат с мушкетами, охранявших этих людей, красноречиво говорил о том, что все эти несчастные горожане также ожидают решения своей судьбы. Судя по одежде, все они являлись элитой Мариенбурга… Вскоре на крыльце здания показались Глюк и статный несколько полный мужчина в белом парике и в высокой треуголке, обшитой белым галуном. На мужчине был темно-синий расшитый красной нитью мундир и красный плащ на плечах.

«Шереметев», — смекнул Микола и встал вместе с Мартой с полуразбитой скамейки. О чем-то переговариваясь через переводчика, фельдмаршал и пастор сошли по ступенькам вниз. Лицо пастора сияло.

— Все хорошо! — крикнул он Кмитичу и Марте. — Все они живы, и их всех скоро отпускают! Я же говорил, граф добрый человек!

— А это кто? — указал на Марту тростью Шереметев.

— Это моя… воспитанница, вроде как. Марта. Литвинская девушка. Марта Василевская, по матери Скавронская. Сиротка, ваше сиятельство, — стал зачем-то подробно рассказывать Глюк…

— Замужем?

— Только недавно вышла. Но муж, того, убежал со шведской армией. Драгун Ехан Краузе…

— Значит, не замужем, — улыбнулось розовое чисто выбритое лицо Шереметева, — красивая, — оценивающе произнес он, сощурив глазки, — мне в прислугу как раз такие девки нужны, красивые.

Пастор стоял, открыв рот, не зная, что сказать. Микола сжал руку Марты, заслоняя ее собой.

— Говорил, зря пришли, — тихо сказал он ей.

— А ты кто таков будешь? — нахмурился Шереметев, уставив трость в грудь князя… Конечно, Кмитич не мог назвать свое настоящее имя. Его в армии Шереметева определенно могли знать как отличившегося офицера Карла еще с Нарвы, где этот самый надутый, как индюк, граф уносил ноги, словно заяц, утопив шестую часть своих драгун в водах Наровы.

— Рядовой Михайлов, — сказал первое, что придумал, Микола, тем более, что и форма на нем была солдатская, — но девушка, господин граф, принадлежит мне, я ее…

— Вздор! Как можешь ты, болван, перечить твоему господину! — разозлился на Миколу Шереметев. — Неужто указ не читал, как должен стоять перед начальством служивый холоп?! А ну отойди от нее не медля!