Аркадий Макаров - На той стороне

Машинное отделение с его запахом масла, керосина, обтирочной ветоши, с его крутящимися шкивами и ярким электрическим светом мне тогда рисовало другую, весёлую, городскую жизнь, к которой я стремился всем детским существом. Томительные были минуты…

Вот, как говорится, за неимением кузнеца, подошла и кухарка.

Какого дурака найдёшь – у такой махины маховик крутить? Вспомнили про бывшего знатного киномеханика и начальника районного отдела культуры. Позвали. Бери, мол, товарищ Макаров, это достижение современной науки и техники в руки, и – Бог тебе навстречу! Справишься!

А этот циклоп, несмотря на внушительную внешность, капризен, как истеричная старая дева – то с пол-оборота вразнос идёт, а то – ни в какую! Хоть под маховик ложись!

Дела…

В день монстр должен поработать на идеологическом фронте – с шести ноль-ноль до двадцати четырёх ноль-ноль. Перебои будут расцениваться, как диверсия, с вытекающими отсюда последствиями.

Наконец-то за много лет в семье появилась постоянная зарплата, или жалованье, как называл оплату, хоть и социалистического, но труда, неповоротливый и консервативный бондарский народ.

Жалованье небольшое, зато твёрдое – как на севере лето, короткое хоть, но зато малоснежное.

С первой получки отец принёс в дом бумажный почтовый мешок облитых розовой жемчужной глазурью, продолговатых в полумесяц пряников.

Что и говорить, любил мой родитель, царство ему небесное, тряхнуть кудрями. Ешь солому, а форсу не теряй!

Вкус тех пряников был необыкновенен. Кремовые на изломе, крупитчатые, они нежной массой обволакивали небо, вызывая фонтан желудочного сока. Одним словом – шербет вместе с рахатом!

Мешок тянул килограммов на двадцать, и целую неделю у нас дома стоял праздник.

Отец высыпал пригоршнями пряники на стол – разбирай, кто захватит!

Матери он сказал, что пряники всё равно когда-нибудь да кончатся, пусть хоть однова ребята натешатся, отца запомнят, в старости вилами на печь сажать не станут, пожалеют – смеётся.

Так до старости лет отец и не наладился дружить с деньгами: то ли они его не принимали в свою компанию, то ли он их.

Да, рассказывая о циклопах, на которых отец работал мотористом, я упустил рассказать о системе их охлаждения: вода подавалась в стальные рубашки из большого, вырытого в полу бассейна с бетонными стенами, и после отработки горячая стекала туда же, поэтому над бассейном всегда стоял пар, и вода там была не то чтобы горячей, но приближалась к температуре парного молока. Меня так и подмывало окунуться туда и поплавать в настоящем бассейне, да ещё и погреться там.

Была промозглая осень. Дождь со снегом, ветер, ну, понятно, какая погода у нас бывает в конце октября.

Я принёс отцу ужин: неизменная толчёная картошка с бараньим салом и бутылка молока. Чтобы картошка не остыла, мать укутывала кастрюлю в свой тёплый шерстяной платок. Баранье сало стынет быстро, и тогда картошку уже не проглотишь.

Пока я повстречал своих дружков на улице, пока мы, заслоняясь от ветра, покурили за сараями, пока я заглянул в окно к своей однокласснице, которая при неверном свете керосиновой лампочки, готовясь ко сну, расчёсывала волосы, что меня особенно заинтересовало, – картошка, конечно, остыла, и вызвала у отца неудовольствие.

– А ты поставь кастрюлю на двигатель, он всегда горячий, вот картошка и разогреется! – подсказал я.

Ишь ты, соображаешь! – восхитился моей догадливостью родитель.

Пока отец, поставив лесенку, прилаживал на макушку циклопа алюминиевую кастрюльку, я решил погреться в бассейне, и, в один миг растелешившись, ухнул в парное блаженство.

Какая была вода! Она обняла меня и закачала. Век бы я оттуда не вылезал, так бы и остался в её бархатистом лоне.

Отплёвываясь, я лежал на спине, легонько перебирая ногами. Вот, есть что рассказать ребятам! Вот я им уже и нахвалюсь! Так нахвалюсь, что все обзавидуются!

Вдруг железные клещи подхватили меня за ухо, и я вмиг оказался на ледяном бетонном полу. По тощему животу и ногам сползали жирные чёрные пиявки мазута. Давно не стриженные на голове волосы спутались, сплелись, превратившись в обтирочную ветошь, в паклю, которой убирали с деталей отработанное масло.

Я смотрел на разгневанное лицо отца и думал – куда мне бежать в следующий момент от его тяжёлой руки. Голый на улицу не выбежишь, а здесь всего четыре угла, и те завалены металлоломом.

Но меня от верной расправы спас страшный скрежет, и мимо уха пролетел какой-то предмет, шмякнув кирпичную кладку машинного отделения.

Это была наша алюминиевая кастрюля, в которой я принёс отцу ужин.

От вибрации кастрюля спала с головки блока двигателя, попала между всесокрушающим маховиком и арматурой топливоподачи и со скоростью снаряда, выпущенного из пращи, врезалась в стену, оставив на штукатурке отметину.

Теперь кастрюля была похожа на мою, вечно приплюснутую, восьмиклинку.

Тогда у мальчишек был особый шик – кепка с маленьким, едва выступающим козырьком и пуговкой на темени, где сходились все восемь клиньев. Такие кепки в Бондарях шил из подручных отходов только один шапочник – дядя Саня Шевелёв, постоянный отцовский оппонент на житейские темы. Бабий угодник. Царство ему небесное! На девяносто пятом году умер. Крепкий мужик был, непьющий, да и табаком рот не поганил, а мата чурался.

Такой мужик был…

Смятая кастрюля блатной кепочкой валялась у ног отца. Видя его замешательство, я, отряхнув с рук мазутные подтёки, кинулся одеваться, надеясь побыстрее выскочить на спасительную улицу.

Но тут двигатель, этот чугунный монстр, заходил ходуном, раскручивая до предела маховое колесо. Отец метнулся к циклопу закрывать на трубопроводах все вентили, по которым поступает горючее в его прожорливое брюхо. Но циклоп ещё яростнее застучал, пол под ногами завибрировал, с потолка стала отваливаться штукатурка.

Было видно, что двигатель пошёл вразнос, несмотря на то, что подача топлива была прекращена. С двухтактными двигателями это случается. Поршень, разогнавшись, стал черпать масло из картера, с каждой секундой увеличивая обороты.

Наверное, соскочившая с макушки блока кастрюля с картошкой, заправленной бараньим салом, сдвинула до предела топливный кран, открыв в камеру сгорания полный поток воздуха и нефти, а когда отец перекрыл кран, было уже поздно, двигатель, обожравшись, стал черпать топливо из объёмистого картера, где купался в масле здоровенный, как оглобля, стальной отливки шатун.

Но это всё технические подробности!

Циклоп запсиховал и стал неистово крутить маховое колесо, разгоняя генератор так, что лампочки побелели и вот-вот перегорят. Грохот стоял необыкновенный.