Аркадий Макаров - Не взывай к справедливости Господа

Но, как говориться, что Бог не делает, – всё к лучшему.

Спалился бы Кирюша Назаров на московских улочках, сгорая от внутреннего неутолимого жара, который называется творчеством, – «Это он! Это дух с небосклона!..». Серой и пеплом дышит он, и божественным благоуханием небесных цветов. Всё – в одном сосуде. Попробуй, разберись в этом источнике добра и зла, в жгучей крови Медузы Горгоны…

А в монтажном тресте – честь по чести! Под мышкой папка, в папке проектная документация, на площадке рабочие в своих ежовых рукавицах. Совсем, как у него в стихотворении об электросварщике. Вырос вот, возмужал, вошёл в силу, а всё от стихоблудства никак не отойдёт:

Вот такие обычные строчки про обычное мужское дело…

Писалось и такое о свободном времени монтажного начальства, так сказать «оттяжка» после работы. Стихи называются «Черти»:

Если бы Назарову ещё немножечко поднапрячься, поработать над словом, потолкаться среди пишущего народа, из него, наверное, получился бы не строкогон, а настоящий рабочий поэт. Но теперь в нынешних условиях не только рабочие стихи, а и все другие никому не нужны. Правительство быстро вдолбило молодёжи вкус к «Херши». Вливайся!

Решает Кирилл задачу с одним неизвестным, – куда причалить? Стать мелким предпринимателем или… Но об этом «или» он размышлять совсем не стал и повернул домой.

Высплюсь, а там видно будет. Утро вечера мудренее. Так и решил.

«Отдохну, давай!» – сказал сам себе Кирилл Семёнович Назаров утром, проснувшись в своей постели.

И вот уже он на утренней прохладной городской улице.

Вот уже лёгким шагом повернул от центрального рынка в сторону вокзала на поезд южного направления, на тот самый, на который он не попал около двух лет назад, на поезд до самого Чёрного моря.

Ах, море в Гаграх!

…Да вот Федула со своей страшной поклажей.

Если бы не он и эти конские головы с запёкшимися черной кровью спутанными гривами жёстких, по-женски густых волос, напомнившие о годах не совсем праведной молодости, Назаров был бы вполне счастлив. Вчерашние заботы отлетели в сторону, как назойливые мухи, от лёгкого взмаха руки. Живи и радуйся, что жив! Забудь прошлое, приснившееся тебе в дурном сне.

…Поезд «Тамбов-Новороссийск» уже стоял на перроне, подбирая в большинстве своём легкомысленно одетых пассажиров-отпускников рвущихся на черноморские пляжи.

Бросив дорожную сумку на верхнюю полку, Кирилл уселся к окну, рассеяно поглядывая на провожающих. Его проводить к поезду никто не пришёл, но это нисколько не огорчало дорожного настроения. «Где-нибудь причалю, – думал он, – деньги есть, а ночлег в курортной зоне найти всегда можно».

Как все самодостаточные люди, Кирилл Семёнович Назаров всегда чувствовал себя уверено. Женщин на его молодость и зрелые годы всегда хватало, а привязанности он обычно сторонился. Может, это был эгоизм, а может, высокая требовательность к подруге жизни останавливали его перед решающим шагом.

Поезд тронулся, а Кирилл так и сидел, не отворачивая головы от окна, рассматривая, убегающие дали. «Федула… Федула…» – проборматывал он странное имя, а, может быть, это было и не имя вовсе, а только кличка человека из далёкого прошлого, не забытая им до сих пор.

Сегодняшняя одинокая бессистемная жизнь бывшего прораба монтажного управления и поэта в душе, а теперь вот человека без определённых занятий, едущего искать вчерашний день, конечно же, ягодки тех самых цветочков, которые стелило ему под ноги то непростое время, где прошумела его молодость.

Случайность и закономерность – две сестры, две пряхи, вытягивающие из чёрного колодца небытия ту самую нить, на которую потом одинаково нанизываются, как разноцветные стеклянные, пустые бусинки расторопных дней, так и жемчуга ослепительных мгновений отсвечивающих чистотой и нежностью.

В купе кроме него сидела одинокая женщина, заботливо разворачивая бесчисленные пакеты, в поисках чего-то ей одной ведомого. Ни она к нему, ни он к ней не проявили никакого интереса. Каждый был при своём занятии.

Время в дороге летит согласно настроению пассажира.

Кирилл никуда не спешил, поэтому он не сразу заметил, что поезд остановился перед серым зданием вокзала с надписью по фасаду – «Воронеж».

Была вторая половина дня, поезд стоял долго, и Кирилл решил в привокзальном буфете перекусить и выпить холодного пивка. Уж очень было душно в вагоне.

В надежде взять несколько бутылок с собой, он прихватил и сумку.

Воронеж ему хоть шапочно, но был знаком, город, как город, конечно не Тамбов, но и не Москва, – хороший большой город чернозёмного края.

Пиво, как и табак, располагает к созерцательной задумчивости.

Кирилл оторвал от губ скользкое холодное стекло бутылки, увидев в привокзальной толкучке одну пожилую женщину уж очень похожую на его ту, случайную знакомую, старую учительницу Павлину Сергеевну.

Но это была не она.

И вдруг ему страстно захотелось поехать туда, в придонское село, где жила та одинокая женщина.

Поехать. Хотя бы на время порвать привычные связи и раствориться в сияющих синевой русских равнинных просторах, на берегу такого спокойного и невозмутимого Дона, описанного с пронзительной любовью не одним русским классиком.