Эдуард Зорин - Большое Гнездо

Люди отрывались от покупок, слушали, разинув рты.

— Мальчонку, слышь, подкинули, — прокрался шепоток.

— Нет на людях креста…

Снова зазвенели тарелки, и снова зычный голос возвестил:

— Похитили ввечор на болоньях Одноокова доброго коня. Кто укажет татя, тому награда серебром. Эй, христиане!..

Гребешок поперхнулся, заерзал на сене тощим задом.

— Про Вобея енто, про Вобея, — горячо зашептала ему в затылок Дунеха.

— Пронеси и помилуй, — испуганно перекрестился Гребешок и дернул за вожжи что было мочи.

Биричи удалялись, все тише и неприметнее становилось позванивание медных тарелок. Толпа неохотно размыкалась перед телегой и тут же смыкалась позади. Подозрительные мужики с красными носами кричали Дунехе:

— Куды спешишь, баба? Пойдем с нами. Муж-то у тебя неумыт, а мы добры молодцы. Погляди на нас, чо потупилась?

Но Дунеха и не думала смущаться: призывные крики и озорные разговоры только раззадоривали ее. Сидя спиной к Гребешку, она подмигивала мужикам и болтала ногами, оголяя из-под сарафана белые икры.

— Тпрру! — остановил коня Гребешок и спрыгнул с телеги.

— Ты покуда в телеге сиди, — сказал он жене, — а я погляжу.

Перво-наперво направился Гребешок к седельникам. Почти все мастера были его старые знакомцы.

— Здорово, Кубыш!

— Здорово, Гребешок!

— А ну, кажи свой товар…

— Никак, разжился конем? — удивился Кубыш, глядя, как мельник впился взглядом в высокое боевое седло.

— Свату ищу лошадиной убор…

— Лучше, чем у меня, не сыщешь, — похвастался Кубыш. — Вот — гляди. Седло удобное, луки не шибко высоки — в самый раз, путлища из воловьей кожи — крепки, подперсья тож, а уж про стремя я и не говорю.

Гребешок оглядывал седло придирчиво: и дугу пощупал, и крыло, ладонью похлопал по потнику.

— Доброй товар.

— Бери, Гребешок, не пожалеешь. А ежели что, сыскать меня знаешь где…

Под перстенек Вобеев у златокузнеца Ходыки выменял мельник полную калиту [178] Калита — сума. сребреников. Когда менял, потел от испуга: а что, как признает Ходыка перстенек, кликнет мытника? Но Ходыка перстенька не признал и спокойно отсчитал сребреники.

Били по рукам Кубыш и Гребешок. Мельник взвалил тяжелое седло на спину и отволок его к телеге. Возле телеги мужики, как мухи вокруг медового пряника, вились вокруг Дунехи. Баба по-дурному взвизгивала и смеялась.

— Эй вы, кобели, — сказал Гребешок, сваливая со спины седло. — Куды глаза пялите на чужой товар?

От седельного ряда через еще более густую толпу направился мельник к кузнецам-оружейникам. «Меч бери у Морхини», — наставлял его Вобей. Поздоровался мельник с кузнецом, восхищенными глазами оглядел разложенные на рогожной подстилке голубые, с чернью мечи, топорики и ножи.

Кубыш подивился тому, что ищет Гребешок седло. Морхиня тоже спросил:

— А на что тебе меч?

— Лихие люди вокруг шастают. Аль не слышал, что выкрикивал бирич?!

— Как же, слышал. Коня, сказывают, у Одноока увели.

— Без меча нынче как спокойно уснешь?..

— Оно и верно. Выбирай, что по душе тебе, Гребешок.

— Вот ентот разве, — протянул руку мельник к длинному мечу в ножнах из красного сафьяна.

— Хороший меч, — кивнул Морхиня. — Глаз у тебя приметливый.

Гребешок вынул меч из ножен, уважительно провел пальцем по острому жалу, пощупал яблоко и огниво, поперечное железцо у крыжа [179] Яблоко, огниво, железцо, крыж — части боевого меча. , погладил голомень, с любовью примерил к ладони рукоять. У верхней части ножен устье было украшено затейливым рисунком.

— Так берешь ли? — спросил Морхиня.

— Беру. Лучшего-то меча мне на всем торговище не сыскать.

После сделанных покупок от перстенька у мельника, почитай, ничего не осталось. Так разве, на брагу и на мед.

Подвел Гребешок коня своего к питейной избе, сказал жене:

— Ты бражников-то боле не привечай.

— А коли сами лезут?

— Беда мне с тобой, — покачал головою Гребешок. — Ну так жди — я мигом.

В питейной избе шум и гам, мужики сидят на лавках и на полу. От двери крепким медовым духом прямо сшибает с ног.

Хозяин знал Гребешка, налил ему ковшик до краев, к уху склонившись, сказал:

— Про Вобея слышал?

— Да чо про Вобея-то? — не донеся ковшика до губ, поперхнулся мельник.

— Мужики говорят, не сгиб он, в наших краях объявился. Озоровать стал. Не иначе как и Однооков конь — его рук дело…

— На что ему конь-то?

— А без коня — какой он шатучий тать?

— Ох-хо-хо, — вздохнул Гребешок, — ишшо на мельню ко мне направит свои стопы — быть беде. Вот — меч ноне купил, тревожно стало.

И впрямь — тревожно стало Гребешку. Не слишком ли много судов да пересудов? Как примутся разыскивать Вобея, не доведет ли ниточка и до его мельницы, не притянут ли и Гребешка к ответу? Одноок никому спуску не даст, за свое добро кому хошь горло перегрызет…

Выпил он с горя один ковшик, выпил другой, не скоро выбрался из питейной избы. Размазывая слезы по щекам, Дунеха ругала его по дороге:

— Любого мужика только к меду подпусти, ему и бабы не надо.

— Нишкни, дура, — пьяно огрызался Гребешок. — Мне от твово Вобея лихо. Вот вернемся на мельню, брюхо ему мечом разверзну.

— Куды уж тебе! Ты с ковшиками управляйся, а с бабой и мечом другие управятся.

— Наперед-то не забегай, ишшо увидишь, како обернется.

— Вобей те разверзнет брюхо. Вобей тя быстро отрезвит…

И верно, недалеко уехали от Владимира, а стало мед из мельниковой башки выветривать, сделался он потише и попокладистее.

— Седло и меч я ему взял — пущай идет на все четыре стороны… А ты перед Вобеем задом не верти.

— Кто вертел-то, кто? — накинулась на него жена.

— Ты и вертела. И с Однооком тож…

— Про то и скажи боярину.

Гребешок с опаской поглядел на жену: разговорилась шибко, осмелела. А может, дать подзатылину?

Ничего, вот уедет Вобей, другая беседа у них пойдет. Впредь спуску Дунехе он не даст.

На том и успокоился Гребешок, с такими мыслями и въехал к себе на двор.

Константин ушел в поход со Всеволодом, а Юрий с меньшими братьями Ярославом и Святославом остался дома под присмотром матери. Ежели бы не она, упросил бы он отца взять и его с собою, но княгиня ни за что не хотела расставаться со своим любимцем.

Опустел некогда шумный терем, наступило бабье приторное царство.

Едва проснется Юрий, а уж возле него мамки да няньки хлопочут. Одна стоит с лоханью теплой воды, другая с опашнем, а третья расчесывает ему льняные кудри самшитовым гребешком.

Всплескивают ручками бабы, умиленно закатывают глазки:

— Ангелочек ты наш! Красавчик!..

Одна пряник в руку сует, другая, стоя на коленях, подает в чаше холодного, прямо из ледника, малинового квасу.