Эдуард Зорин - Большое Гнездо

Засуетились слуги в терему, во дворе поднялись суета и гам. Живо вздували сокалчие огонь, бабы застучали ножами.

— Зря переполох ты поднял, боярин, — сказал Словиша, когда возвратился Конобей. — Не меды пить мы к тебе пришли, а по делу.

— Гумно красно копнами, обед пирогами, — ответил Конобей. — А уж коли пожаловали вы ко мне в гости, то я здесь хозяин и трезвыми да голодными вас от себя не отпущу…

— Позволь тогда наперед слово молвить, — продолжал Словиша, не давая боярину опомниться. — Может, и повернешь ты нас со своего двора, когда выслушаешь.

— Какое дело, сказывай, да долгими присказками не томи.

— А дело наше без присказки никуды. Пришел я сватать твою Олисаву.

Кровь отхлынула у боярина от лица, без сил опустился он на лавку.

— Да где же твой жених-то, Словиша?

— А пред тобою сидит.

— Никак, сам надумал? — с надеждой спросил Конобей.

— Куды мне! — усмехнулся Словиша.

Боярин перевел помутневшие глаза на Звездана.

— Уж не он ли жених?

— Догадлив ты, боярин. Погляди каков, али дочери твоей не пара?..

Врасплох захватил Словиша боярина, одуматься ему сроку не дал. Был настороже Конобей, ко всякому приготовился, но такого и в уме не держал. В крепкое нерето угодил боярин. Веревочку к веревочке связал Словиша, некуда деться Конобею.

— Порадовал ты меня, Словиша, что сам свататься пришел, — осторожно начал боярин. — Звездан мне люб, да доченька еще мала. Вот и подумал я, а не повременить ли нам?

— Не прибедняйся, боярин. Доченька у тебя умнешенька, прядет тонешенько, белит белешенько. В самый раз ей замуж, ежели в девках не хочет остаться.

— Куды такие речи говоришь ты, Словиша! — замахал руками Конобей. — Да нечто Олисава моя в девках засидится?!

— Вижу, боярин, жених мой тебе не по нраву, — хлопнул себя по колену Словиша и встал, чтобы с хозяином распрощаться. — Коли не срядились, не моя вина. Так и скажу я Кузьме, чтобы попусту к тебе больше не наведывался…

— Постой, постой-ко, — остановил его Конобей. — Это что еще такое ты про Кузьму сказываешь?

— А то и сказываю, что ежели бы не кликнул к себе Кузьму князь, то нынче не я, а он был бы у тебя в сватах…

Круто повернул Словиша, теперь еще труднее будет выпутаться боярину. Сморщил Конобей лоб, задумался.

— Ну так как? — спросил Словиша. — Идти нам восвояси с твоего двора али сговариваться будем?

— Сговориться долго ли, да с Однооком была ли у вас беседа? — ухватился за последнюю надежду Конобей.

— Экой ты, боярин, — упрекнул его Словиша, — да нешто мы Одноока обойдем?

— Вот и разговор иной, с него бы ты, сват, и начинал беседу, — поуспокоился Конобей.

— Смекай, что к чему, — сказал Словиша. — Все бы тебе разжевать… Небось не за худого мужичонку отдаешь дочь. В чести будешь, ко князю приблизишься.

— Да велика ли птица Звездан у князя? — усомнился боярин, пытливо поглядывая на сидящего рядом смущенного жениха.

Привычный для него пошел разговор. Смекал Конобей, зря попрекнул его Словиша. Оттого и тянул, что смекал. Как бы не прогадать, как бы и на сей раз не обманул его прижимистый Одноок. Деревеньку вон к своей землице прирезал… Эх, ма, а не затребовать ли ее назад, а не наложить ли руки и на Потяжницы? То-то взвоет боярин!..

Повеселел Конобей, даже по плечу похлопал Звездана. Словиша сказал:

— Звездан шибко грамоте разумеет. У Всеволода он на примете. Простого дружинника не послал бы князь в Новгород ко владыке Мартирию с речьми.

Брат братом, сват сватом, а куны не родня. Хорошо знал эту мудрую присказку Конобей.

Обрадовался Звездан, чувствуя, как сдается боярин. Во всяком нелегком деле видывал он своего друга, но и не догадывался, что может быть он таким ловким и изворотливым.

— Ну вот что, дорогой сватюшко, — мягко сказал Конобей, — супротив Звездана нет у меня ничего. Отдам я за него Олисаву, ежели Одноок не воспротивится. А с Однооком будет у нас разговор особь…

Полдела было сделано. За доброе начало не грех и чарочку пропустить. Выпили, закусили, распрощались с боярином ласково, выехали со двора.

— Спасибо тебе, Словиша! — стал горячо благодарить друга своего Звездан. — Без тебя бы мне пропадать.

— Ишшо не спеши радоваться, — охладил его Словиша. — То, что меды у боярина пили, — не сватовство. Настоящих-то сватов зашлем, как столкуемся с Однооком.

— А как заупрямится?

— И такое может быть. Малого Конобей за дочь свою не запросит… Приметил ли, как загорелись у боярина глаза?

— Радуется…

— А чему радуется-то? Оба они хитрые пауки — что Конобей, что твой батюшка. До крови будут драться за каждую ногату. Свой расчет у Конобея. Вот и радуется, что тебе мочи нет, что не слезешь ты с Одноока. А коли так, придется твоему батюшке за радость сыновнюю раскошелиться.

— Да с Одноока и дырявого армяка не взять! — воскликнул Звездан.

— То-то и оно, — отвечал Словиша. — И потому ни тебе, ни мне ехать к нему не след. Без Кузьмы Ратьшича нам в таком деле не обойтись.

— А что же Кузьма?

— Кузьма свое дело знает, — улыбнулся Словиша.

Загадками отвечал дружинник, говорил, а всего не договаривал.

— Ладно уж, — сказал Словиша, видя, что Звездан обиделся на него. — Должок за твоим батюшкой давнишний водится…

— Ратьшичу, что ль, задолжал?

— Самому князю. Провинился он перед Всеволодом, как снаряжал дружину в поход. А у Ратьшича любая провинность на заметке.

Дальше распространяться о своей задумке Словиша не хотел. Но задумка была верная. Только бы не уперся Кузьма.

— Садитесь-ко да все толком сказывайте, — оборвал сбивчивую речь Словиши Кузьма.

Был он в простой белой рубахе ниже колен, в чоботах на босу ногу. Лицо гладкое. И хоть хочет казаться строгим Кузьма, но смеющиеся глаза все равно выдают хорошее настроение.

В добрую пору попали дружинники на двор к Ратьшичу. Он и впрямь был с утра у Всеволода, и князь пожаловал ему за верную службу свою гривну на золотой цепи.

Так и снял при всех в трапезной со своей шеи и повесил на шею Кузьме, чем немало раздосадовал присутствовавших при этом прочих близких своих бояр.

— Не знаю, чем и заслужил я твою ласку, княже, — растроганный неожиданным подарком, сказал Кузьма.

— Чем заслужил, про то я знаю, — ответил Всеволод. — Но помни: награда сия не токмо за прежние твои труды…

— Али в верности моей сомневаешься, княже?

— Сомневался бы — сам гривну носил.

Зароптали бояре, поглядели на Ратьшича с завистью. Тогда широко расщедрился князь.

— Всех жалую, всех, — сказал он и стал дарить кому что досталось: одному перстень, другому шубу, третьему соболью дорогую шапку. Никого не обошел Всеволод, чтобы не ссорить между собой близких людей.

— Хоть и не привезли мы с собой богатой добычи, — приговаривал он, наделяя дарами бояр, — не на половцев ходили, в сече лютой голов не ложили, а и без крови достали большего.