Бернард Корнуэлл - Перебежчик

Наступление началось в полночь.

Это было не столько наступление, сколько масштабный рейд на лагерь мятежников, обнаруженный дозором и расположенный среди лесов, окаймлявших высокие утесы виргинского берега Потомака. Но двум тысячам человек, ожидавших приказа пересечь мрачную серую поверхность Потомака, приготовления этой ночи казались слишком важными для обычного рейда.

Назревающая схватка на противоположном берегу реки предоставляла им возможность доказать, как ошибались их критики. Одна газетенка назвала их «игрушечными солдатиками» — прекрасно подготовленными и вымуштрованными, но слишком драгоценными, чтобы пачкаться в грязи битвы.

И все же этой ночью презираемые всеми игрушечные солдатики будут сражаться. Сегодня Потомакская армия огнем и мечом ворвется в лагерь мятежников и, если все пройдет удачно, промарширует дальше в Лисберг, лежащий в двух милях от вражеского лагеря.

Томящиеся в ожидании солдаты представляли себе пристыженные лица граждан виргинского городка, которые, проснувшись, узрят звездно-полосатое знамя, снова развевающееся над их поселением. Они представляли себе марш на юг, глубоко на юг, пока мятеж не будет подавлен, а Америка — снова объединена в братство ради мира.

— Ублюдок! — раздался чей-то громкий вопль у берега реки — там, где рабочая группа спускала на воду лодку, доставленную от канала Чесапик-Огайо. Один из солдат поскользнулся на глине и выпустил кормовую часть лодки прямо на ногу сержанту.

— Криворукий, бесполезный, сучий, мать твою, ублюдок! — сержант кузнечиком ускакал от лодки.

— Извини, — нервно ответил виновник.

— Я тебя сейчас от души извиню, скотина!

— Тишина! А ну заткнитесь там! — великолепно одетый — новенькая серая шинель с великолепной красной подкладкой — офицер скатился с крутого обрыва и помог столкнуть лодку в воду, над поверхностью которой полз туман, скрывая противоположный берег.

Они работали под луной — ночь стояла безоблачная, и яркие и отчетливо видимые в небе звезды, рассыпанные то тут, то там, словно бы обещали успех.

Стоял октябрь — месяц запахов и ароматов, пахнущий яблоками и дымом. Месяц, когда изнурительные собачьи дни [1] Собачьими днями (caniculae) называют наиболее знойные дни лета. В Северном полушарии собачьи дни обычно приходятся на июль и август, в Южном — на январь и февраль. уступили свои права ясной погоде, намекнувшей на наступающую зиму достаточно прозрачно, чтобы убедить войска надеть свои новенькие шинели, цветом совпадавшие с ползущим над рекой туманом.

Первые лодки неуклюже сползли с берега. Весла постукивали в уключинах, затем с плеском опускались в воду, отправляя лодки в туман.

Солдаты, которые только что суетились и переругивались, заваливаясь в неуклюжие лодки, внезапно превратились в силуэты воинов с торчащим во все стороны оружием, тихо и величественно скользящие по воде сквозь ночь — туда, где в тумане скрывались очертания вражеского берега.

Офицер, переругивавшийся с сержантом, теперь задумчиво смотрел вдаль.

— Полагаю, — тихо сказал он, — примерно так же себя чувствовал Вашингтон, пересекая ночью Делавэр.

— Мне кажется, тогда было гораздо прохладней, — ответил другой офицер — юный студент из Бостона.

— Скоро похолодает, — произнес его собеседник, майор.

— До рождества осталось всего два месяца.

Когда майор отправлялся на войну, газеты обещали, что восстание будет подавлено к осени, а теперь он гадал, окажется ли он дома вместе с женой и детьми на семейном праздновании Рождества.

В рождественскую ночь они обычно распевали рождественские гимны в бостонском парке, лица детей были освещены высокими фонарями, а потом их ожидали теплый пунш и куски поджаренной гусятины в церковной ризнице.

Потом, на Рождество, они ехали на ферму тестя в Стоутон, где запрягли лошадей, а дети радостно смеялись, когда кони мчались рысью по деревенским дорогам в облаках снега, звеня колокольчиками на санях.

— И мне кажется, генерал Вашингтон организовал свое предприятие лучше нас, — весело добавил студент, ставший лейтенантом. Его звали Холмс, и он был достаточно умен как для того, чтобы старшие офицеры его уважали, так и для того, чтобы этот ум не навлек на него их враждебность.

— Уверен, с организацией нашего предприятия все в порядке, — тон майора нес едва уловимую нотку защиты.

— Уверен, вы правы, — ответил лейтенант Холмс, хотя на самом деле совсем не был в этом уверен. Три полка северян ожидали переправы, тогда как в их распоряжении имелось всего лишь три маленькие лодки для перевозки войск с мэрилендского берега на остров, который находился возле другого берега реки, где высадившиеся войска должны были пересесть на две другие лодки для последней и короткой переправы на берег Виргинии.

Вне всяких сомнений, они пересекали реку в месте, наиболее близком к лагерю противника, но лейтенант Холмс не вполне понимал, почему нельзя было переправиться милей выше по течению реки, где никакие острова не преграждали реку.

Возможно, предполагал Холмс, это такое неожиданное место для переправы, что повстанцы даже и не подумают его охранять, вот лучшее объяснение, которое он смог найти.

Но если выбор места для переправы был непонятен, по крайней мере, цель этой ночи была ясна. Экспедиция взберется на утеса Виргинии, откуда атакует лагерь повстанцев и захватит как можно больше конфедератов.

Некоторые из повстанцев убегут, но эти беглецы обнаружат, что их путь блокировала вторая группа янки, которая переправлялась пятью милями ниже по течению.

Этот отряд перекроет главную дорогу, ведущую от Лисберга к штабу повстанцев в Кентервиле, и поймав в ловушку побежденные войска повстанцев, северяне обеспечат себе небольшую, но значительную победу, доказав, что Потомакская армия способна не только на муштру, тренировки и проведение впечатляющих парадов.

Захват Лисберга будет дополнительной наградой, но главная задача этой ночи — доказать, что свеженабранная Потомакская армия готова и способна разгромить ободранных повстанцев. Вот почему маленькие лодки изо всех сил сновали туда и обратно в тумане.

Каждая переправа, казалось, длилась вечно, и нетерпеливым солдатам казалось, что выстроенные на мэрилендском берегу и ожидающие своей очереди шеренги вовсе не уменьшались. Пятнадцатый массачусетский полк пересекал реку первым, и некоторые солдаты из Двадцатого массачусетского опасались, что их товарищи разгромят лагерь мятежников задолго до того, как малочисленные лодки перевезут Двадцатый на тот берег.