Режин Дефорж - Авеню Анри-Мартен, 101

Камера была очень узкой, чуть больше метра в ширину, что создавало впечатление чересчур высокого потолка, хотя он и был не выше трех метров. Двухъярусная деревянная кровать с соломенными тюфяками источала запах гниющей соломы и блевотины.

Рафаэль растянулся на нижнем ярусе, завернулся в какое-то грязное покрывало и почти мгновенно заснул с мыслью: «Ну вот, им все-таки удалось меня арестовать…»

В течение последующих двух дней все его «питание» составили лишь несколько капель воды с привкусом ржавчины из стоявшего в камере помятого кувшина. «На такой диете я быстро обрету форму», — подумал он.

На третий день в шесть утра за ним пришли.

— На выход!

Охранник провел его в комнату, напоминающую караульное помещение, где Рафаэлю велели полностью раздеться. Прямо при нем были вывернуты все карманы его одежды, затем одежду и обувь вернули, приказав снова надеть. Все… У него больше ничего нет: ни документов, ни денег, ни записной книжки, ни даже маленького огрызка карандаша. Ему дали драное одеяло, посудину, предназначенную для туалета, миску для еды, помятую кружку и оловянную ложку. При этом не забыли отдать квитанцию о конфискованных вещах, а также небольшую карточку с его регистрационным номером, номером его камеры и указанием профессии. Теперь он был заключенным номер 9793…

Сопровождаемый все тем же охранником, Рафаэль со своим немудреным скарбом в руках проследовал в просторный овальный вестибюль. Первое, что бросилось ему в глаза, была огромная печь, громоздившаяся посреди помещения, труба ее выходила наружу через окно, освещавшее холл. На трех этажах по кругу через каждые два метра разместились камеры с массивными дверями. На них были выведены большие черные цифры и прикреплены таблички, с написанными на разноцветных ярлыках — красных, зеленых и желтых — регистрационными номерами заключенных, находившихся в камерах. В каждой двери было забранное решеткой смотровое оконце.

— Стоять!

Охранник остановился около камеры с номером 85. Другой охранник открыл дверь ключом внушительных размеров. Внутри было довольно темно. Вдоль каждой стены камеры сидели на койках напротив друг друга люди. Их было шестеро. Рафаэль стал седьмым. После того как дверь закрылась, они поспешно окружили его.

— Ну что, старина, неплохо они тебя отделали, сволочи…

— Меня зовут Керадек Лоик, я — бретонец, из Пон-Авена… я — матрос.

— Я — испанец, мое имя Фернандо Родригес…

— Я… Деде Демот из Бордо.

— Жорж Ригаль, я тоже из Бордо, студент.

— Я Марсель Риго, портовый рабочий.

— Доктор Леметр, врач из Либурна. Дайте-ка я вас осмотрю… Похоже, что ничего серьезного…

Все, за исключением врача, которому можно было дать лет сорок, были молоды, очень молоды.

— Рафаэль Маль, писатель и журналист, из Парижа.

— Нас балуют, кореша! Писатель… он будет нам рассказывать истории, — усмехнулся, картавя, Деде.

— Рад с вами познакомиться. Давайте, раскладывайте там ващи вещи, — сказал врач, указывая на маленькую нишу около входа.

Это была туалетная комната с умывальником, над ним на полке стояли ряды кружек, посуда, мыло, зубной порошок и большая банка хлорки.

Рафаэль поставил свою кружку и миску рядом с остальными. У него, однако, не было ни зубного порошка, ни зубной щетки.

Заключенные опять сели на две койки, не шевелясь и не нарушая тишины, они лишь подвинулись, чтобы освободить новичку место. Маль осмотрелся. Камера, образующая на высоте около двух с половиной метров неровный свод, была не больше восьми квадратных метров — и это на семерых человек… В одной из стен — крошечное зарешеченное окно, больше похожее на форточку.

— Что, только две койки?

— Да — ответил Риго. — Вечером мы их сдвинем вместе и метелим тюфяками. — Если удалось втиснуться шестерым, поместится и седьмой.

Рафаэль улыбнулся в ответ на приветливое слово.

— Ну, рассказывайте, какие новости? — спросил юный Лоик.

— Какие такие новости?..

— Вот те на! С воли, конечно. Во, пентюх! — возмутился Деде Демот.

— Извините, я еще не освоился. Что бы вы хотели знать.

— Про войну, разуется. Что там творится?

— Не очень-то хорошо для немцев… — начал Рафаэль.

— Это-то мы знаем, — перебил испанец.

— Да дайте же ему рассказать.

— Чиано постигла участь Муссолини…

— Ура!..

— Де Голль и Черчилль провели в Марракеше переговоры…

— Ура!..

— Союзники высадились в Аншю…

— Ура!..

— Берлин бомбили уже сотни раз…

— Ура!..

— В Колони были произведены массовые казни борцов французского Сопротивления.

После этого сообщения в камере повисла тяжелая ташина.

— Ты позволишь, мы сообщим об этом другим?

Рафаэль взглянул на них с удивлением.

— Хочешь — верь, хочешь — нет, а у нас тут тоже есть свое радио. Оно называется «Радио Решетка».

— А как оно работает?

— Увидишь вечером, когда выключат свет. Все по очереди подходят к открытому окну и слушают. С первого этажа перекликаются со вторым, со второго — с третьим, с третьего — с четвертым. Стены коридора дают превосходный резонанс. Новости, правда, не всегда точные, мы получаем их или от вновь прибывших, или во время редких свиданий с посетителями тех из нас, кто имеет на это право, ну и от товарищей, которые приходят с допросов. Кроме того, у нас бывают еще и концерты!

— Концерты?!

— Ну да. Представь себе, у нас есть даже артисты-профессионалы. Лучше, чем на радио Парижа! Есть певцы — португальцы, поляки, испанцы, чехи, англичане и даже один русский.

— И что, немцы вам это разрешают?

— Видишь ли, они тоже помирают со скуки, как и мы, а музыка их как-то развлекает. Один раз я даже видел сквозь щель в двери, как унтер-офицер из охраны чуть не плакал, слушая Фадо… Правда, пение немедленно прекращается, как только часовой начнет бить сапогом по дверям.

— А много человек дежурит ночью?

— Нет, трое, по одному на каждый этаж, они делают обход всю ночь, и еще унтер-офицер, который сидит за столом как раз напротив нашей двери.

— Ты говорил о свиданиях… Все имеют право на них?

— В принципе, да. По десять минут раз в месяц, в четверг. У вас суд уже был? — спросил врач.

— Нет.

— Тогда вам не разрешат. Свидания — только для осужденных, а подследственным они не положены.

— А как насчет писем?

— Разумеется, через цензуру. Как правило, ты их можешь получать, только отправить свое уже не сможешь. Мне, например, никак не удается послать весточку жене. Она и не знает, жив я или нет.

— Встать! Встать!

Часовой сопровождал свой приказ сильными ударами сапога по низу дверей. Проходя по коридору, он щелкал расположенными снаружи у каждой камеры выключателями. Вделанная в свод потолка электрическая лампочка излучала слабый мерцающий свет. Люди начали подниматься с коек.