Иван Ольбрахт - Никола Шугай

Над стариком восьмидесяти одного года, винокуром Гершем-Лейбой Вольфом, крупнейшим землевладельцем в Колочаве, смилостивился всевышний. Да и как мог бы он, защитник и покровитель народа еврейского, не услышать бесконечные молитвы, на которые так щедры люди в черный день. Услышь меня, о Иегова, бог иудейский! И бог услышал. Он дал совет старому Гершу: выйди навстречу недругам своим, будь гостеприимен со злодеями. И послушался Герш-Лейба Вольф. Велел женщинам выкатить на дорогу две бочки вина.

В стогу за домом спрятан бочонок спирта. Тащите его сюда тоже.

К вечеру, когда толпа приблизилась к корчме Герша-Лейбы Вольфа, вышел старый Герш навстречу. Стал лицом к командиру и старосте и сказал громко, так что слышали все:

— Я старый человек, много видел на своем веку и знаю, что все меняется на свете. Отдаю вам всю свою землю. Завтра, послезавтра или когда хотите поеду в город, в управу, и перепишу ее на ваши имена. Товаров у меня, сами знаете, нет. Зачем же громить? Зачем слушать плач детей, невинных младенцев? Все, что у меня есть, — все здесь перед вами. Прошу вас смиренно — угощайтесь на здоровье.

Ох ты, старый, хитрый лис! А правду ли ты нам тут поешь? Запасы то в доме есть! Однако мужики уже знали по опыту, как мало достается каждому при дележе. К тому же все устали, погром больше не радовал. Бочки выглядели заманчиво. Хотелось отдохнуть.

Толпа расположилась табором на дороге. Развели костры. Старый Герш вынес из корчмы все кружки, а женщины всю трефную посуду. Началось пиршество. Удачный день да будет закончен наславу.

Из окон дома Герша Вольфа его дочери и жены внуков со страхом смотрели на толпу у костров. Что-то будет, когда эти люди перепьются? Что-то будет с их патриархом? С тем, кто вышел защищать семейное добро.

Длиннобородый седовласый старец бесстрашно ходил в толпе, ни одним взглядом не выдавая своей тревоги. Он улыбался, заговаривал, был обходителен с бедной еврейской молодежью, которая тоже подошла угоститься — не вином, нет, хоть спиртом с водой. Как бы он их турнул отсюда при других обстоятельствах!

Вид толпы у огня развлекал малолетних внучат и правнуков Герша-Лейбы Вольфа, большеглазых девчушек и мальчуганов в бархатных шапочках, с черными, рыжими и светлыми пейсами. Они рвались к окнам, не понимая всей серьезности положения.

Матери торопливо затыкали им рты и гнали в кровать.

В этот день люди видели в деревне Николу Шугая.

— Пойдем с нами, Николка.

Махнул рукой Никола Шугай.

— Мне ничего не надо. Я рад, что домой попал.

Поглядел на деревню, на разгром в домах Герша Вольфа и Абрама Бера и вернулся в отцовскую избу. Был, точно рысь, Никола, — рысь, которая за добычей выходит одна, одна борется и одна умирает, от пули или от слабости, где-нибудь в кустах.

Ночью, у костров перед корчмой Герша-Лейбы Вольфа, стряслась беда. Перепившиеся мужики отнимали друг у друга винтовку, добытую в караулке. Грянул выстрел, и два человека — Иван Маркуш и Данила Леднай — рухнули наземь. Толпа разом стихла. Потом взметнулся тревожный говор. «Что теперь будет?» — пронеслось в голове у побледневшего Герша Вольфа. Дочери и жены внуков схватились за головы у окон. «Смилуйся над нами, бог Израиля!» Через мгновение, выглянув на улицу, они увидели, что Герш протолкался к пьяному старосте, что-то втолковывает ему, потом говорит с командиром и приказывает еврейским парням унести мертвых.

Ах, что за человек этот наш дед! Что за мудрый старец!

Люди повалили за парнями, несшими трупы. Неясный говор. Толпа редела. Через минуту остались почти безлюдные костры и темные пятна крови на истоптанном снегу. Благодарение тебе, господи боже, за то, что никому из шальных баб не вздумалось с перепугу закричать, что стреляли из вольфова дома, и никто из мужиков не напился до бесчувствия, которое возбудило бы в толпе мысль об отравленном вине.

Продрогший и измученный, Герш Вольф вошел в дом. Женщины окружили его, но он устало поднял желтую старческую ладонь и молча прошел в свою каморку. Перед тем как лечь, поговорил с богом, вознес ему горячую молитву. В четверг или в субботу в синагоге услышит всевышний творец великую хвалу, какой уже давно не возносил старый Герш Вольф, «Хашем ис бурех». Довлеет дневи злоба его. День окончен.

Назавтра большинство деревни отсыпалось. Кузнец Израиль Розенталь, огромный, черномазый, как уголь, детина в кожаном переднике, попытался было открыть сейф, валявшийся перед домом старосты. Лупил шкаф что было сил своей кувалдою. Хоть бы что! Из кружка обступивших его любопытных каждый долбанул по разу. Облупившийся сейф с погнутыми стенками, с сотнями зарубок на них остался лежать в придорожном снегу.

На следующий день перед церковью был общий сход. Он утвердил старостой Василя Дербака и командиром отряда Юрая Лугоша. Больше толковать и постановлять было нечего. Была, впрочем, назначена наружная охрана, которой поручили смотреть, чтобы никто ничего не выносил из деревни, а каждое новое лицо сперва приводили к командиру. Но из этой затеи не вышло ничего путного. Вновь приходившие были свои же ребята, вернувшиеся с фронта, и когда Лугош пытался осматривать их мешки, они упирались, ругались на чем свет стоит, а капрал Мишка Дербак (сын нового старосты), заросший, осунувшийся и измученный трудной дорогой — он пробирался от самого Тироля — устроил у Лугоша настоящий скандал, выхватил револьвер и хотел пристрелить командира, с которым у него еще на фронте были какие-то личные счеты.

Самоуправление просуществовало только один день. Нотариус Мольнар и вахмистр Ленард удрали за тридцать километров в Воловое. Но Абрам Бер и Герш Вольф выбрали другой путь, покороче — они отправились в Хуст, где была военная комендатура, и рассказали, в чем дело.

Комендатура долго не рассуждала. Снарядили роту пехоты. Командование было поручено молодому лейтенанту Менделю Вольфу, сыну старосты Герша Вольфа. На пятый день от начала бунта, ранним утром, еще затемно, рота вступила в деревню.

Падал снег.

— Начинай! — крикнул лейтенант солдатам. — Не жалей этих босяков, ребята. Начинай! Завтра привезут вино.

Он им покажет, кто он такой и что значит грабить добро, которое предстоит унаследовать ему, поручику Менделю Вольфу.

Солдаты разделились на группы. Лейтенант не мог отказать себе в удовольствии лично навестить командира Лугоша и старосту Дербака. Он и четыре солдата вытащили Лугоша из кровати и били до тех пор, пока окровавленный человек не повалился на пол. На него вылили два ведра воды, связали и увели. Потом отправились к Василю Дербаку. Тот проснулся от звона оконных стекол, в которые просунулись дула винтовок. В дверь замолотили. Жена открыла. Сонный Василь Дербак подскочил к дверям. Перед ним стояли два солдата и лейтенант.