Виктор Ахинько - Нестор Махно

Начало его Василий Данилов не застал. Он хоть теперь и член штаба армии, как сам шутил — «большая шишка», но находился в обозе, поближе к своим снабженцам. Где-то впереди уже вовсю стреляли, когда подводы с патронами, снарядами вкатывались в село. За ними двигались лазарет, сторожевой отряд и разведчики Кочубея-Лонцова. Всех махновцев было до трех тысяч. «Маловато, — считал Василий. — Но зато в плен нас не берут! Значит, выскочим. На тот свет или на этот — воно покаже, як Батько каже».

Данилов побывал на передовой и убедился: увы, сейчас им не проскользнуть. Красные уперлись лбами, секут из пулеметов каждый кустик за селом. Нет, не выскочить из этого, тройным узлом завязанного мешка. Однако и радость есть. Василию показали две новенькие пушки, захваченные в ночной атаке. Хороший подарок артдивизиону.

Каратели маячили на горизонте, не решаясь нападать. А зачем подставлять грудь, когда война закончена? Эти придурковатые махновцы и так никуда не денутся. Пусть попляшут под обстрелом! Снаряды рвались на улице, в огородах. Еще и декабрьское, скупое солнце, как на грех, выглянуло из-за туч и не собиралось прятаться. Идя в штаб, Василий погрозил ему пальцем:

— Имей же совесть! А-а, понимаю. Ты тоже красное!

— Здоров, Данилов! — услышал он и увидел Клешню. — Шо ты, Вася, на столб показуешь?

— Какой столб?

— Та оцэй же, телеграфный. Слухай, а як ток идэ?

— Тебе, Захар, что, делать нечего?

— Готовлюсь к бою. Пулемет в порядке. А ты ответь, шишка. Хлопци интэрэсуються.

— Ток, говоришь, — Данилов сквасил недоуменную мину. — По проводам же идет.

— Э-э, то жилизяка, — возразил Клешня. — Вона ж твэрда. Куда тому току просунуться?

— Он внутри, а провода как трубочки, — объяснил Данилов. — По ним и катится ток. Понял?

Клешня усмехнулся лукаво.

— Оцэ спасибо. Набрався ума. Можно и в бой.

Уже отойдя порядочно, Захарий остановился.

— А трубок нэма. Мы шукалы!

Василий тоже обернулся, выкинул указательный палец:

— Они очень тоненькие. Как новорожденные гниды!

В каменном доме с крыльцом, где был штаб, командиры уже пообедали, пили компот.

— Чего ж сидеть? — спросил Батько. — Есть еще предложения?

По его бодрому тону каждый почувствовал, что всё трын-трава. Нестор Иванович вроде вообще не ведает страха. Что за человек? Ненормальный? Или железный, током напитанный?

— Повторяю, надо бить на юг, — заговорил Виктор Билаш, в штатском, аккуратно подстриженный.

— А я считаю, на север! — возразил Федор Щусь, обвешанный оружием. — Шо нам делать на том юге? Ну прорвемся. А дальше? Снова в Бердянск?

— Вдоль родного моря пойдём, — настаивал Билаш. — Главное сейчас — вырваться!

— Подождем ночи, я думаю, — тенорком заявил первый кавалерист Алексей Марченко. — Посветлу мы уже прорывались под Тимошовкой. То гибель!

Слушая его, Петр Петренко тяжело вздохнул. Они оба, крепко битые, напряженно ждали: как же поступит Батько, какой еще урок преподнесет? Обстановка-то аховская. Хуже некуда!

— А ты что надулся, Василий? — обратился Нестор Иванович к своему помощнику и другу по несчастью Куриленко. Тот пошевелил пятерней светлый чуб, потер широкую грудь. В стратегии он был не силен, вот в рубке — сокол. Сказал:

— Алеха прав. Ночь для нас — мать родная.

В ограде грохнуло, посыпались стекла. Все сидели, не шевелясь. Лишь Данилов уронил кружку, и она, тарахтя, запрыгала под столом. Из соседней комнаты выглянула Галина, за ней — испуганный хозяин.

— Закрой дверь! — рыкнул Махно. — Та-ак, хлопцы. Идем на юг.

Билаш выразительно посмотрел на командиров широко поставленными черными глазами.

— Но не для прорыва, — продолжал Батько. — А для пущего обмана, и только!

Он опять умолк, словно давая возможность каждому вникнуть в это коварное предложение.

— Для какого обмана? — не вытерпел Данилов. Непревзойденный снабженец слабо разбирался в боевых тонкостях.

— Ты, Вася, подними кружку и нюхни, нет ли там чего, — усмехнулся Нестор Иванович. Данилов нравился ему всегдашним юмором и оптимизмом. — А потом… потом обеспечь побольше снарядного грохота в южном направлении. Понял?

Василий поставил кружку на стол и закивал.

— А куда пойдем ночью, — вел далее Махно, — это нам подскажет Лева. Твои калеки да бабы спят или работают?

— Шуронём их, Батько, — пробасил Зиньковский. — Они’ у меня всегда по стойке смирно!

— Вот и добре. Хай глянут. Может, где смена частей будет или померзнут краснож… Слышь? Уйдут погреться, зазеваются.

— Пронюхаем, Батько…

— А ты, Петренко, поднимай свою пехоту на юго-восток. Дразните их до темноты. Даже за село скачите, чтоб поверили нам. Ясно?

На том совещание закончилось.

Вечером начальнику сорок второй дивизии Николаю Ефимову донесли, что махновцы скапливаются на противоположной — южной околице Андреевки. Готовят прорыв явно там, и артиллерия лупит без умолку.

— Это хорошо. Значит, сможем сменить уставшую сто двадцать шестую бригаду, — решил Ефимов. — Передайте приказ…

В темноте, когда гремел бой на южной окраине, Лев Зиньковский нашел Махно.

— Меняют бригаду, — доложил, потирая руки. — Ту, что ночью сражалась с нами на севере.

— Верные сведения?

— Головой отвечаю.

— Нашо она мне, голая. Пошли еще бабок. Может, липа?

Оказалось, нет. Действительно меняют.

— Вот теперь бьем всем кулаком на север! — приказал Батько Билашу.

Подогретая за день земля, слабый снежок курились туманом. Он поднимался все выше, и в этом молоке повстанцы, сломя голову, ринулись на только что занятые позиции свежей бригады. Красноармейцы не успели оглядеться, не имели ориентиров и растерялись. Половина их была постреляна, изрублена. Более тысячи сдались в плен. Дальше та же участь постигла и бригаду кавалеристов.

Вырвавшись из западни и пройдя ночью около сорока верст на северо-запад, махновцы достигли села Конские Раздоры. Здесь им почти без боя попали в руки еще и обозы тех дивизий, что окружали Андреевку. Оружие повстанцы взяли себе, остальное раздали крестьянам.

Когда Фрунзе доложили об этом, его чуть кондрашка не хватила. Что за наваждение! Замысел-то был обсосан до мельчайших деталей. А негодяй опять ускользнул. И всё войско увел! Как объяснить Ильичу? Не просто увел — взял пленных, имущество! Жуткий цирк! Победителя, генерала Врангеля… клоуном выставил!

Постучав кулаком по столу, Михаил Васильевич присел и написал сгоряча: «Прорыв на север главных сил Махно, окруженных вплотную нашими войсками в д. Андреевка, удался исключительно благодаря преступному отношению к сторожевой службе бригад…»

Подобная наивность не была свойственна Фрунзе, но гнев и сделанные ранее хвастливые заявления не позволяли серьезно взглянуть на случившееся. Он продолжал: «Всех начальников, независимо от их служебного положения, и их военкомов, виновных в непринятии соответствующих мер и халатном отношении к своим обязанностям, предать суду Ревтрибунала».