Виктор Ахинько - Нестор Махно

В нижней угловой комнате, наклонясь, возилась женщина. Она подняла голову, распрямилась и смотрела на незваных гостей широко открытыми, потеряными глазами.

— Где ход на чердак? — рыкнул комполка и вдруг заметил на развороченном полу ребенка. Белая ручка его была без ладошки. Горячий шум ударил в виски Василию: у него дома точно такая же кроха. Он стиснул зубы, еще глянул. Без ладони, и кровь. Его граната. Женщина не отвечала, все смотрела потерянно.

Куриленко схватил плачущего ребенка, сунул ей в руки. Краем глаза уловил, что хлопцы скрылись за дверью, и дернул шкаф. Оттуда посыпалось белье. На потолке топали.

— Завяжи! — прохрипел женщине, и тут ввели пленного без шапки, во френче.

— С чердака, бил, гад! — доложил один из хлопцев.

— Это мой муж! — взвизгнула женщина. Комполка размахнулся и ударил пленного в лицо.

— Пошли. Ему хватит, — сказал.

Они выскочили во двор, нырнули под навес какого-то сарая. Василий кинул взгляд вверх, где должно было быть солнце, но увидел лишь черные ветки, что падали. Их косила шрапнель. «Кто стреляет? — еще успел подумать он. — Батько, кадеты или французский крейсер?» И невольно зажал лицо ладонью. Из-под пальцев сочилась и капала кровь. Горячо зазвенело в ушах. Куриленко зашатался, его подхватили…

№ 0803 Харьков

25 марта 1919 г.

Главком настаивает на дальнейшем движении частей Махно от Мариуполя на Таганрог. Прошу указаний для отдачи соответствующих распоряжений.

Поезд остановили, считай, под Александровском. Пассажиров выгнали в поле. Было темно, промозгло. Запахло примятыми, только выткнувшимися первоцветами.

— Что случилось? Кто такие?

— Не видишь, что ли? Махновцы!

— Бандюги! — негромко переговаривались испуганные, возмущенные дамы, мелкие спекулянты, крестьяне с мешками, военные без погон. Когда их стали шмонать, отбирать вещи, худенькая девушка с пустыми руками смело спросила:

— Що ж вы робытэ, хлопци? А як батько узнае?

Рядом с ней сутулился вроде пожилой еврей. Он осклабился, схватил девушку за руку и качнул головой с длинными волосами.

— Тише, милая!

— А ты хто такая, пуповка, шо хвист пиднимаеш? — посвечивая фонариком, нагло осведомился детина с побитым оспой лицом. — Буржуйка, небось? Мы быстро заткнем пасть. Ни батько, ни маты нэ узнають. Ану пиднимай юбку!

— Попробуй тронуть, остолоп, — с вызовом ответила девушка и даже подступила к конопатому. — Завтра кишки из тебя вымотаю!

— Хто-о?

— А от побачыш!

Пораженный всей этой сценой и особенно тем, что грабят махновцы, сутулый неожиданно вступился:

— Как вам не стыдно? Беззащитных детей пугаете.

— Я тэбэ счас, жыдяра, в гимно втопчу! — кинулся к нему конопатый и приставил штык к животу. — Ану вперед, с нашим батькой побалакаешь!

— Пошли, пошли, — охотно согласилась девушка. Их, а также некоторых других погнали к хатам, что чуть светились невдалеке.

— Ну, вы и молодец. Чем бы ни кончилось — молодец! — восхищался на ходу пожилой. — Как вас величать?

— Феня.

— Приятное имя. А я Петр Андреевич. Вы куда ехали?

— В Гуляй-Поле.

— О-о, нам же по пути. Далеко еще?

— Верст шестьдесят, если эти уркаганы не укоротят. А что это у вас?

— Так, всякие бумаги в портфеле…

— Кончай базлать! — прикрикнул конопатый и выстрелил для острастки.

Петр Андреевич вздрогнул. Попался, как кур в ощип. Сидел в Москве, читал лекции по истории анархизма, распространял литературу, и на тебе — гонят вроде скотину на бойню. Живот даже поцарапали штыком. «Что происходит? — недоумевал он. — Это и есть народоправство? Ради него, рискуя головой (Прим. ред. — В 1907 году его присудили к повешению), я взрывал полицейский участок в Екатеринославе, стрелял в подлеца? Для этого Каракозов палил в Александра II, анархисты погубили императрицу Австрии Елизавету, короля Италии Умберто, президента США Мак-Кинли, премьер-министра Испании дель Кастильо? Опять же, отец наш духовный Бакунин стоял два раза на краю могилы? И всё — ради этого? Фантасмагория какая-то!»

Изумляло не то, что его ночью, в степи, ни за понюшку табаку схватили бандиты, выдающие себя за анархистов. Свою жизнь Петр Андреевич давно уже не очень ценил. Его потрясли жалкие, позорные плоды героических усилий. Конечно же, это маскарад. Но кому от этого легче? Вот и рассказывай потом о прогрессе человечества!

— Не волнуйтесь, — попросила его Феня, чувствуя, что он приуныл. — Они нас не тронут. Увидите!

Ее оптимизм казался просто невероятным. Дура, что ли?

— Надеюсь, — вяло согласился Петр Андреевич.

В огородах призывно стонали мартовские коты. Сквозь тьму можно было различить, что хаты стоят далеко друг от дружки. Пленников провели по колючему бурьяну к забору. Конопатый со скрипом открыл ворота, скомандовал:

— Ждать тут! Яшка, слиды, шоб нэ потикалы оци тараканы, — а сам пошел в хату.

— Зачем ты их, елки-палки, притащил? — послышался грубый голос.

— Так заразы ж, Паш. Золото поховалы, огрызаються. А кокнуть ты нэ даеш.

Старый конспиратор Петр Андреевич обратил внимание на это «Паш». Кличка, что ли?

— Эй, там! Ану сюда, по одному! — позвал грубый голос.

Спутник уже было шагнул за ворота, нр его опередила Феня.

— Первая пойду, — заявила твердо, и он нехотя уступил. Таких отчаянных дам давно не встречал. Разве что Маша Спиридонова — вождь эсеров, да близко, в подобных ситуациях он ее не видел. На задворках пропел петух. «Голгофа», — подумал Петр Андреевич.

— Ты кто? — громко спросил, наверно, атаман.

Феня что-то ответила, нельзя было разобрать.

— Ишь ты, гусыня! — опять тот же голос. — А я, может, плевать на твоего Махно хотел!

— Та у вас же е жинка, диты, — послышался и Фенин голосок.

— Ну и что?

— Подумайте.

— Иди отсюда, сучка! Пока не поздно.

Девушка прибежала к воротам.

— Пошли, Петр Андреевич, — сказала, запыхавшись.

— Ку-да? — Яшка-охранник подставил штык под зад конспиратору.

Тот поспешно:

— Иду, иду! — и замотал портфельчиком к хате.

— Проверь, что у него там, — приказал главарь.

Конопатый вырвал портфель и унес в хату.

— Что за птица? — спросил атаман. Он был плотен и как будто трезв.

— Я еду к Нестору по его приглашению.

— К Махно, что ли?

— Да, к нему. Лично.

— Ну, брехуны, и где вас рожают? Все летят, как мухи на мед, в Гуляй-Поле. Да мне-то какое дело? Тут хутор Матвеевский, елки-палки! Он, может, поважнее. Ну, что там в его портфеле?

— Книжечки та газэты, — доложил конопатый.

— А про что?

— Ось. Кро-пот-кин. «Хлеб и воля».

— Так ты что, и правда анархист? — не поверил атаман.

— Моя фамилия Аршинов! — с вызовом сказал Петр Андреевич. — Вы еще под стол пешком ходили, когда я за свои убеждения сидел в Бутырках, в гибельной московской тюрьме.