Виктор Ахинько - Нестор Махно

Махно вел его вдоль строя повстанцев. Они «ели» их глазами.

— Наш резерв. Новобранцы, — тихо доложил Батько.

Молодцы, — похвалил комфронта. Он давненько не видел столь преданных взглядов. «Вот тебе и банда, — думалось. — А какие же орлы на передовой! Эх, горе-комиссары». На самом же деле ему показывали отборную черную сотню, что охраняла Батьку и штаб. Он всерьез опасался, как бы комфронта не приехал схватить его за сдачу Мариуполя, связи с Григорьевым и наглый арест комиссаров. Конфликт с ними назревал давно, собственно, с самого их появлении в бригаде. Но нужен был повод, и он возник.

Дмитрий Попов — бывший командир особого отряда ЧК, арестовавший Дзержинского, бежавший из Москвы после июльского мятежа левых эсеров и объявленный вне закона — отирался теперь при штабе. Как-то зашел к Махно и предложил:

— Григорьев набирает силу. Херсон взял, Николаев, Одессу. Но мы же с ним в одной партии. Не послать ли туда хлопцев-эсеров: Горева, например, или Сеню Миргородского? Пусть понюхают.

— Зачем? — не понял Нестор.

— А мало ли. Вдруг понадобится, — Дмитрий смотрел круглыми холодными глазами наивно, бестия. Батько его сразу раскусил: если не подлец, то будет очень ценен.

— Ладно. Посоветуйся с нашим главным контрразведчиком Левой Голиком, и посылайте. Только не этих заметных, что ты назвал, а мелочевку подберите.

Так, исподволь, потянулась ниточка. Григорьев клюнул. Потом стал искать более тесных связей. Договорились о встрече в Екатеринославе. Но там посланца схватили большевики. Кто-то донес. Нет спасу от проклятой диктатуры. Какая же с ней свободная Украина? Комиссаров зато шлют!

В таком настроении Махно встретился с группой анархистов, приехавших из Харькова, Иваново-Вознесенска для совместной борьбы. Один из них, Черняк, рассказывал:

— Наши товарищи сидят по тюрьмам, расстреливаются чекистами всего лишь за то, что выступают на митингах и разоблачают большевиков. Пора проснуться, Батько! — и бросил на стол пачку харьковских «Известий». — Про вас пишут. Вот передовица «Долой махновщину».

Нестор прочитал, побледнел.

— Сейчас же арестовать полковых комиссаров! — приказал Льву Голику. — Хай посидят, как наши в казематах ЧК!

Виктор Билаш пытался протестовать:

— У меня они от станка, от сохи. За что должны страдать?

— Не слиняют, — ответил Махно и сел писать приказ: «Секретно, вне очереди. Всем начбоеучастков, командирам частей… До особого распоряжения всех политических комиссаров арестовать, все бумаги политотдела конфисковать, просмотрев, наложить печати».

Это был бунт. Не зря же нагрянул сам Антонов-Овсеенко! «Что у него на уме? — прикидывал Батько. — Может, пока тут играет оркестр, к Гуляй-Полю стягиваются дивизии красных? Да где они их возьмут? Фронт бы удержать. Нет, для кары — диктаторы найдут!»

Но страхи были напрасны. Махно с высоким гостем держали речь. «Новобранцы» дружно гаркнули «Ура!» Это понравилось комфронта. Ознакомившись с делами в штабе, он еще более утвердился во мнении: тут работают профессионалы. Яков Озеров четко вел документацию, доподлинно знал боевую обстановку, но вдруг брякнул:

— Соседняя с нами девятая дивизия Южного фронта настроена панически, а ее командный состав — белогвардейцы!

Овсеенко не ожидал такого заявления и развел руками:

— Я получил донесение члена их реввоенсовета, что ваша бригада разлагает стоящие рядом части. Кто же прав?

Он умолчал о предложении, которое было там: «В связи со сдачей Мариуполя не сочтете ли подходящим моментом убрать Махно, авторитет которого пошатнулся?» Копия этого донесения ушла к Ленину.

— Вот же документы! — горячо возразил Озеров, пряча покалеченную правую руку.

— Убедили, — согласился комфронта. — В чем нужда?

Сидевший рядом с Батькой Федор Щусь отчеканил:

— Да ничего же нет: ни денег, ни обувки. Дыбенко дал. итальянские винтовки. А чем заряжать? Это просто дрючки!

— Как же вы держитесь? — пробасил Овсеенко. Сам украинец, он знал, насколько тонко тут умеют прибедняться. Ответил сумрачный Каретник:

— Ха, добываем в бою. Взяли пушки — своя батарея. Отбили недавно четыреста коней — вот и кавалерийский полк. Но беда — ни телефонов, ни лопат, ни даже марли, чтоб рану перевязать.

— Зато ероплан есть. Правда, не летает. Волы тянут его, — вставил ехидное слово и Алексей Марченко.

— Кто из вас подсёк конницу Шкуро? — сменил тему разговора комфронта. Хотелось поглядеть на ловкача.

Шутка ли, разломал «доблестных» терцев. Сам Батько? Тот загадочно помалкивал. Не указывали на него и другие. Странно. Это редкий случай польстить. Озеров? Нет, он толковый штабист, а такие не водят полки. Может, тонконосый, что словно с византийской иконы? Как его? Каретник. Вряд ли. Тугодум. Кто же? Высоколобый? Марченко, кажется. Или красавчик Щусь? Кто?

— Отличился Виктор Билаш. Он сейчас под Мариуполем, — сказал наконец Махно. — Вместе с комполка Петренко действовали.

— Доложите конкретнее.

— Потрепав нас крепенько, Шкуро стал на отдых в немецких колониях. Удара не ожидал. А наши сгребли все наличные силы и рубанули ночью с двух флангов. Взяли четыреста пленных и обоз. Генерал засверкал пятками на Дон. Там же крупное восстание против Советской власти в районе Казанская-Вешенская…

Батько явно лез на рожон, и эти, сказанные как бы между прочим, слова задели Овсеенко. Но тут дверь растворилась и, переваливаясь на обрубках ног, вошел незнакомец. Широкое, по-монгольски плоское лицо его улыбалось.

— Наш главный бандит, — осклабившись, не без иронии представил его Нестор.

Гость, казалось, не обратил на это внимания и подал жесткую руку командующему фронтом:

— Я батько Правда.

— Так это о вас ходят слухи, что коммунистов режете и свергаете Советскую власть? — спросил Овсеенко.

«Сейчас начнет о комиссарах», — решил Махно и весь подобрался.

— Ну, якшо вона бойиться калик, ваша власть, — ответил Правда, — то чым же я йий допоможу?

За столом оживились. Он шебутной, бесцеремонный и ноги-то потерял не в бою, а еще когда работал сцепщиком вагонов. То ли зазевался, то ли по пьянке.

— Пора и перекусить, — напомнил Махно. — Прошу ко мне домой.

В светлице на большом столе уже дымилась картошка с куриным мясом, стояли миски с мочеными яблоками, огурцами, помидорами. Налили по рюмке красного вина. Появилась Галина в белом платье и голубом фартуке. Владимир Александрович посмотрел на нее с интересом. Кто такая? На служанку не похожа. Этакая волоокая гречанка.

— Моя жена. Знакомьтесь, — с облегчением представил ее Нестор: объяснение ареста комиссаров откладывалось. — У нас с ней спор нескончаемый.

— О чем же?

— А я вот интернационалист. Галина же Андреевна обожает лишь наш украинский народ. Говорит, егЪ всегда топтали цари. Теперь нужно дать ему все льготы, и мова шоб була тилькы наша, а нэ росийска.