Георгий Егоров - Солона ты, земля!

Машина покатила дальше. Старотиторов сидел боком, развернувшись к Кате. Левая бровь прикрывала запрятанное в складках век бельмо, правый глаз весело поблескивал.

— Ну, что там раскопал ученый в вашем кургане?

— Раскопали еще до него. А он вчера прилетел на самолете. — Голос у нее был грудной, сочный. Сергей задержал дыхание, слушая. — Вон там самолет садился, за поскотиной. Все село сбежалось смотреть. — Она улыбнулась на последних словах.

Машина резко вильнула. Катю прижало к Сергею. Она слабо ойкнула, ухватилась за спинку переднего сиденья. Секунду длилось прикосновение. Но Сергею надолго запомнилось упругое Катино плечо, прижавшееся к его груди, и свежий запах ее волос.

Старотиторов что-то говорил — легкий басок его рокотал и рокотал. Сергей не прислушивался.

«Катя… ее звать Катя… Тимофея Гладких дочка… А кто он, этот Тимофей Гладких?.. Почему ее раньше не встречал?.. Я же не раз бывал в Петуховке…»

Когда подъехали к кургану, вышли из машины и стали подниматься, Сергей нагнал Катю. Она опять с интересом глянула на него. Он кашлянул.

— Вы еще не видели, что здесь раскопали? — спросил первое, что пришло в голову.

— Видела. Мы тут с первого дня помогаем.

Сергей улыбнулся.

— Интересно? Покажете мне?

— Сходите посмотрите, — будто ковшом холодной воды плеснула она насмешливым взглядом. Вильнула подолом и пошла, неприступная, вдруг изменившаяся.

Сергей растерялся — не привык, чтобы с ним так разговаривали девушки.

Откуда-то вывернулся Федор Лопатин, комсомольский секретарь Петуховки, щеголеватый, с юношескими усиками, в галифе и хромовых сапогах.

— И ты приехал, Сергей, посмотреть нашу чуду?..

Потом ученый, седоусый, высокий, костлявый, повел районное начальство в гробницу. Пошел следом Сергей, за ним и Федор Лопатин. В подземелье вели пологие ступеньки.

— В Сибири курганы из земли сооружались главным образом в эпоху бронзовых и железных культур, — поясняет ученый секретарю райкома. Говорит неторопливо, чувствуется привык, что его всегда внимательно слушают. — Погребения совершались в ямах или погребальных камерах. В частности, это захоронение сделано в яме, выложенной каменистыми плитами, и относится оно, по-моему, к Карасукской культуре… Культура эта названа по речке Кара- Cyк, притоку Енисея. Принадлежит она к восточно-азиатским культурам и относится ко времени приблительно за тысячу лет до нашей эры. Спускались за разговорами медленно, со ступеньки на ступеньку с длительными паузами. Чем интересно это захоронение? Элементы Карасукской культуры не встречаются к западу от меридиана Барнаула. Это захоронение — самое западное из известных науке…

Наконец Данилов с ученым переступили с последней ступеньки на каменистую плиту и остановились, заслонив собой почти всю гробницу. Сергей приподнялся на цыпочки. Он увидел парня и девушку в темных халатах с засученными рукавами. Они сидели на корточках и осторожно очищали скребками и кисточками большой глиняный кувшин с высокой шейкой. Ученый отошел в глубь гробницы, и перед Сергеем открылось еще много откопанных предметов: несколько медных с большими наростами окиси ножей, кольца, ожерелья из зубов каких-то зверей, перстни, массивные накладки из рядов кругло-выпуклых бляшек, видимо для сбруи, бусы из меди. И вдруг он увидел: на дне гробницы в тени сереет скелет, коричневый, развалившийся.

— Обратите внимание, товарищ Данилов, — продолжал ученый. — Здесь отсутствует берцовая кость и правая голень. Они сложены в сторонке. Это пример двухактного погребения…

Когда поднялись наружу, Данилов тихо обратился к ученому:

— Я бы, Андрей Иванович, иногда, хотя бы раз в жизни, показывал в обязательном порядке людям вот такие находки, чтобы они задумывались, зачем живут на земле и что делают на ней. Можно прочесть десятки лекций о достижениях науки и техники, и они не сделают того, что способно сделать одно вот такое зрелище: не будь того медного ножа и костяных бус, не было бы у нас сейчас тракторов, комбайнов, самолетов, не было бы Днепрогэса, радио, кино! На них держатся все наши достижения так же, как на делах наших рук, на нашем опыте и на наших ошибках будут учиться те, кому суждено жить на этой земле после нас…

Оттолкнув Федора Лопатина, к Сергею протиснулся Вася Музюкин, высокий, сутулый, носатый. Вася провел детство в детдоме, а в Петуховку попал после курсов счетных работников — приехал докармливать в старости родную тетку.

— Сергей! Со свиданьем нас! — закричал он.

Васю Музюкина считали в селе парнем с чудинкой. Он мог в петровки надеть шубу и ходить по улицам, а в мороз — выйти в одной рубашке. Мог есть свиное сало, посыпая его сахаром… Он говорил: «Человек — раб обычаев и привычек. А я презираю всякое рабство!» Когда два года назад его избрали секретарем комсомольской организации, он стал буквально изводить второго секретаря райкома Урзлина своими выдумками: то собрание созовет средь ночи где-нибудь в лесу с повесткой «Человеческий страх и борьба с ним»; то пришлет в райком протокол, написанный задом наперед. А нынче весной, когда его уже не избрали в секретари за его «безалаберщину и непутевость», он собрал ребят, прикатил с берега Тунгая к сельскому Совету огромный валун и потом две недели торчал около валуна с зубилом и молотком — высекал на нем Примерный устав сельхозартели, принятый в феврале этого года на втором съезде колхозников-ударников в Кремле.

В этот день Вася Музюкин ни на минуту не отходил от Сергея с Федором Лопатиным — беспрестанно толокся вокруг них, махал длинными руками, как ветряная мельница крыльями, и, словно принюхиваясь, водил из стороны в сторону здоровенным носищем.

— Понимаешь, Сергей, — бубнил он без умолку. — Можот, тыщу лет лежит он здесь, а я вот взял и дотронулся до него, пошарил. Ты понимаешь, разве много на земле людей, которые прикасались к тысячелетиям, а? А еще вот что я подумал вчера в эмтээсе: стоит там какой-то слесарь и точит таким огромным напильником железку…

— Постой-постой. При чем здесь эмтээс и железка? — удивился Сергей.

— Как при чем! Вот обои они железки — и напильник и та. А как одна из них дерет другую! От той, бедной, которая в тисках, только опилки летят. Так вот и люди. Может, этот хан или вождь когда-то был таким живоглотом, что вся Сибирь трепетала от него, может, он тысячи людей жизни лишил! А для нас он сейчас кто? Так, тьфу! Никто. Предмет. Что горшок, какой рядом с ним захоронен, что он для нас одинаково. Вот что значит история!.. А знаешь, что еще обидно… А ты ел сегодня?

Ел, Вася, ел. Ты лучше скажи, откуда у вас Катя Гладких взялась?

Как откуда? Наша она, петуховская, — вставил Лопатин.

Она на курсах была, — пояснил Вася и тут же перескочил на другое — А ты знаешь, этот ученый башковитый, видать, все по-непонятному говорит, не по-нашему… А она ни лаборантку училась, на маслозаводе сейчас работает..! А что, влюбился, что ль? Зряшнее дело. Спроси вон у Федора — ходит, как из помоев вынутый. Всех отшивает. Язык у нее, как бритва — резанет и с копылков долой парень… А мы тут, знаешь, дело распочинаем какое: молодежную бригаду по заготовке сена и чтобы концерты ставить. — Вася явно не успевал оформлять свои мысли в слова. Сглотнул слюну, галопом понесся дальше — Надо еще и науке помогать — здесь вот толклись… А концерты! У, какие концерты мы… будем закатывать. Катя у нас репертуаром… Вон она. Ка-атя! — вдруг закричал он. — Иди-ка сюда!..