Георгий Егоров - Солона ты, земля!

Наступило тревожное молчание. Старотиторов, кашеваривший у костра, замер с протянутой к котелку ложкой. Он смотрел на Корчагина, словно ждал еще чего-то. Сергей напряженно глядел на Данилова. Молчал и Корчагин, будто еще раз обдумывал сказанное. Отсветы костра трепетали на лице Данилова. Казалось, он был спокоен. И все-таки это только казалось. Сергей, знавший, что на

охоте и в поле Данилов почти не курит, увидел, как он полез в карман за папиросой. Достал головешку из костра, прикурил.

— Я вот все чаще и чаще стал задумываться, — заговорил он вдруг. — Неужели человек способен пятнадцать лет жить в чужой шкуре? И еще… — Аркадий Николаевич затянулся несколько раз. — Вот уже пятнадцать лет у меня не выходит из головы последний бой под Волчихой, когда полк имени Стеньки Разина, батальон чека и отряды милиции окружили банду Чайникова. Всю банду уничтожили. Но перед концом удалось прорваться нескольким всадникам. Двух мы убили во время погони. Один из них оказался Чайниковым. Троих поймали потом в лесу, а один так-таки и ушел. Потом выяснили: это был командир карательного отряда подполковник Большаков. Он ушел в бор! Ушел. И как в воду канул — не могли найти. И вот сейчас я все чаще думаю: не такой он человек, чтобы сложить оружие. А сколько их, этих большаковых, ушло тогда в бор, в подполье! Не все же эти пятнадцать лет они сидят в бору, не за этим уходили! Они уже вышли оттуда, получили паспорта, может быть, отрастили бороды и живут сейчас среди нас, вредят нам. Может, тот самый Большаков занимает сейчас какой-нибудь большой пост, может быть, я с ним здороваюсь и не знаю, что это Большаков. А он-то меня знает!..

Данилов долго, долго молчал. Казалось, что он давным-давно уже забыл, о чем шла речь, чего ждут от него молодые его слушатели. А они по привычке ждали рассказа о партизанских подвигах. Но он в эти минуты думал почему-то не о подвигах. Он думал о другом — о том, что теперь с каждым годом все реже и реже приходило ему в голову.

Вот мы сейчас с необыкновенной легкостью произносим: «банды Плотникова», «плотниковские шайки». А ведь я хорошо знал самого Плотникова. Бандитом, конечно, его не назовешь. Ни в коем разе. Безусловно, это был не бандит. Это был образованный, высококультурный и, главное, думающий человек. Очень самобытный. Как теперь я понимаю (тогда я этого не понимал!), он типичнейший эсер. Типичнейший защитник мужика. И не просто мужика — богатого мужика, по-нашему, по-теперешнему, защитник кулака, которого мы ликвидировали в коллективизацию как класс. Он его защищал, отстаивал его интересы. И, конечно, ему было не по пути с советской властью… Но как человек он был интересен. Очень интересен. Ему тогда было уже за сорок, а энергия из него перла, как говорят, неудержимо, как из молодого. Помню, он тогда говорил: а почему это пролетариат должен быть ведущим классом? Только потому, что ему терять нечего, кроме собственных цепей? Это говорит, и плохо, что ему терять нечего. Если бы, говорит, ему было, что терять, он бы не каждого слушал. Когда у человека есть, что терять, он очень осторожен, он, говорит, не за каждым оратором пойдет. Мужик должен быть ведущим классом. И не просто мужик, не батрак какой-то, а зажиточный мужик, крепкий хозяин — по-нашему, по-теперешнему, кулак, так надо, видимо, его понимать было. Ему, говорит, есть что терять в случае чего. Если он ошибется. Если не того вождя послушает, не за тем вождем пойдет.

— А что! — воскликнул Корчагин. — В этом есть свой резон!

— Если бы не было резона, миллионы крестьян не шли бы за эсерами, — согласился Данилов. — Тут вопрос другой: с чьей точки зрения смотреть. На чью колокольню залезть!

— С колокольни общечеловеческой, — выставил Сергей свой довод.

— Нет такой колокольни, — твердо отрезал Данилов. — Все колокольни распределены по классам. Если смотреть с точки зрения мужика, то человека содержит мужик — он кормит, обувает и одевает его. А если смотреть с точки зрения в целом человечества, то мерилом прогресса является уровень науки и промышленности — сколько страна выпускает чугуна и стали на душу населения. А он все мерил хлебом. Не чугуном, не сталью, а только хлебом. А как известно, аграрная страна — отсталая страна. А нам отсталыми никак нельзя быть, забьют, замордуют. Нам обязательно надо быть высокоразвитой индустриальной державой

В Данилове говорил уже не комиссар партизанского полка, а секретарь райкома партии.

Мать заканчивала доить корову, когда у ворот остановился автомобиль и из него выскочил Сергей. Веселый, обветренный, он бежал от калитки и махал рукой.

С подойником в руках мать вышла из пригона и ласково улыбалась, глядя на сына. Она, почти всю жизнь прожившая без мужа и всегда следившая за собой, выглядела моложе своих лет — впору второй раз выходить замуж.

— A-а, секретарь мой приехал! Должно, голодный как бездомная собачонка?

Сергей был по-мальчишески бодр и весел.

— Не так уж и голоден. Вечером уху варили…

— Ве-ечером! Сейчас соберу тебе что-нибудь.

— Не. Молока разве дай попить…

Он тут же в сенях, выпил кринку парного молока и начал собираться.

— Отдохнул бы. Ночь-то, поди, не спал?

— Некогда, мама.

Мать счастливыми глазами смотрела на сына. Ради него не вышла замуж второй раз — не хотела, чтобы кто-нибудь мешал расти сыну безмятежно. И вот он вырос, и уже не посидит лишнюю минуту дома — друзья и дела стали на первом плане. Но ничего, видимо, не поделаешь — такова природа человеческая, вырастают дети и отходят от родителей. И мать гордилась им — не у каждой сыновья выходят в секретари райкома. Она с любовью смотрела сейчас ему вслед.

Сергей забежал в сельский Совет. В председательском кабинете плавал свежий табачный дымок. Не перемешанный еще спозаранку, он четко слоился в два яруса: голубоватый папиросный вверху, сизый махорочный — ниже, на уровне голов сидящих. Данилов, Старотиторов и Корчагин сидели на лавках вдоль стен, а председатель дядя Трофим — oтец Николая Шмырева, Серегиного дружка, — за столом. Он молчал. Остальные смотрели на него и ждали.

— Тут, Федор Григорьевич, вопрос даже не в этом, — заговорил наконец дядя Трофим. — Своих председателей я, конечно, прижму, никуда они не денутся. Я пока еще — власть на селе. Вызову на исполком — не открутятся. Но ведь надо же наряды на лес, стекло, надо кирпич, гвоздей надо. Дядя Трофим усмехнулся про себя. — Когда в прошлом году начинали шэкээм строить, выступил на общем сельском сходе дед Охохо. Уморил всех. Говорит: школу на соплях не построишь, надо гвозди и другие мероприятия… Так и клуб. На одном энтузиазме не построишь.

— Федор Григорьевич поможет, — кивнул Данилов на председателя райисполкома и повернулся к Сергею — Комсомолию мобилизовать надо на это дело — клуб-то для вас, для молодых в основном. — И тут же спросил — Много комсомольцев в селе?