Георгий Егоров - Солона ты, земля!

Всю дорогу Костя донимал Сергея:

— И в кого ты, Серега, такой девчоношник?.. Прошлый раз на комсомольском активе на кого это глазел, а? У окна сидела в третьем ряду. Кто такая?

Сергей как можно ленивее отмахивался.

Николай Шмырев сосредоточенно о чем-то думал.

К вечеру, когда солнце цеплялось лучами за кромку горизонта, бричка взобралась на последний взгорок, и перед ребятами предстала Петуховка.

Петуховка, как и многие старые сибирские села, рассыпала избушки, словно из мешка по ветру, кривыми и узкими улочками и переулками. Рассыпала на большом взгорье в развилке двух речушек — спокойной и ласковой Камышинки и говорливого каменистого Тунгая. В центре села, на вершине холма, у подножья которого сходятся речки, как маяк, твердо стояла церковь, видимая за много десятков километров. Ниже по склону, словно припадая к ее стопам, горбились, как на богомолье, драные спины крестьянских изб.

Первый, кого встретили в Петуховке, был Вася Музюкин. Он сидел на мосту с удилищем в руках.

— Ва-ася! — протянул Сергей, не сходя с брички. — Ты почему это не в бригаде?

— A-а, Сергей! Непременно будь здоров! — поздоровался Вася на свой, музюкинский лад. — А чего в бригаде делать? Видал, какая погода — самое рыбачить… А ты с кем это приехал?

— Погоди, — остановил Васин поток слов Сергей. — Из бригады все уехали?

— Знамо, все. А тебе кого, Катю? Это мы мигом.

Когда распрягали коней, с улицы послышались голоса.

Сергей подумал: «Хорошо, что не одна идет».

Потом все сидели на сельсоветском крыльце, и Николай Шмырев с крестьянской обстоятельностью расспрашивал о молодежной бригаде: как это председатели колхозов согласились выделить в общую бригаду свою молодежь? Кто приходует заготовленное бригадой сено? На чьих лугах они косят? Кто начисляет им трудодни? Как отпустили в эту бригаду своих ребят маслозавод, мельница, МТС?..

Сергей сидел в сторонке на завалинке и не смел поднять глаз на Катю, даже когда она вставляла свои замечания и пояснения, только слушал ее голос. И чем дальше, тем больше она завладевала разговором, оживляясь. Несколько раз даже засмеялась, рассказывая о чудачествах Васи Музюкина.

— Вот теперь нам все ясно, — сказал молчавший все время Костя. — А то мы Сергея допрашивали, на дыбу хотели поднимать, он все равно ни бельмеса не знает: что, как и откуда…

И тут взгляды Сергея и Кати впервые встретились. Хоть и сумеречно было во дворе, но он все-таки заметил в ее глазах теплую искорку участия и легкое смущение. Оттаяло в груди у него. Она сказала:

— Завтра все поедем в бригаду. Поживете, посмотрите, может, нам что подскажете…

Солнца ещё не было, но его приближение чувствовалось — половина неба лучилась. За огородами в прибрежных кустах восторженно, взахлеб надрывались птахи.

Катя любила встречать солнце, любила видеть, как зарождается новый день, поэтому иногда просила мать будить ее на заре. Прислонясь к резной стойке крыльца, она задумчиво смотрела на неуспевший еще выцвести сатиновый полог летнего неба, на умытую зелень палисадника, на мережные строчки жнивья за околицей. Утренняя свежесть, крадучись, пробиралась под накинутое на плечи пальто.

Пастух Давыдка, щелкая длинным бичом, выгонял с колхозного двора молодняк. Гладкие, нагулявшие жирок годовики взбрыкивали, толкали друг друга куцыми лбами, резвились на широкой пустынной улице. Что-то было в них по-ребячьи задиристое и беззаботное — то, что еще недавно переполняло и саму Катю и что теперь, казалось, навсегда покинуло ее. Изо дня в день терзает себя за свою вспыльчивость, за вздорный, необузданный характер. Почему, чего ради чуть ли ни с самой первой минуты знакомства — на кургане — нагрубила она Сергею? Что плохого усмотрела она в том что он попросил ее, местную жительницу, показать ему курган и гробницу? Ответила: посмотрите сами? Глупо. Очень глупо. Или когда ребята приглашали Сергея поехать с ними в бригаду, пожить там несколько дней, посмотреть, как идут репетиции? Она не нашла ничего более умного, как сказать: «Если не хочет, пусть не едет — начальству виднее…»

А вчера увидела его с ребятами из Михайловки — подкосились ноги. Закружилось, завертелось все в голове. Хорошо успела за перила крыльца ухватиться. Наверное, вот так девицы, в романах которые описаны, и падают в обморок. Не верила, всегда называла их, таких, дурами. Вот и сама дожила до этого. Оказывается, запросто можно упасть в девичий обморок…

Из денника прошла мать с ведром, долго гремела в сенях кринками. Ноздри защекотал приторный запах парного молока. Утренняя сырость все настойчивее и бесцеремоннее обнимала Катю.

Ты чего это выставилась на крыльце раздетая, — недовольно сказала мать. В избе чужие люди, сейчас вставать будут.

«В самом деле. Выйдет, а я тут…»

А через час, провожая Сергея до сельсовета, где у него лежало седло, Катя говорила:

Мы тут затеяли одно дело — хотим отвоевать церковь под клуб. Как лучше это сделать?

Сергей, не поднимая головы, ответил:

Надо согласие верующих. И потом — решение сельского Совета.

Вы сколько думаете пробыть в Николаевке?

Дня четыре.

Почувствовал, как встрепенулась Катя.

На обратном пути заезжайте. У нас как раз будет заседание сельсовета. Поможете нам.

— Ладно.

— Только обязательно, — в голосе послышались просящие нотки.

Сергей глянул на нее.

— Хорошо. Обязательно заеду. И обязательно отвоюем церковь…

Потом он седлал рыжего. А она стояла и смотрела. Потом так же молча прошли они, ведя коня в поводу, до моста. Здесь он сел в седло, чуть улыбнулся Кате, и жеребчик дробно ударил копытами по настилу моста, размашисто зарысил по мягкой проселочной дороге. Катя стояла на мосту и смотрела ему вслед, как смотрела, может, в далеком девятнадцатом году ее мать, провожая ее отца в партизанский отряд молодого тогда Данилова.

С детства любил Сергей ездить верхом. Еще мальцом мечтал служить в кавалерии, читал книги об уходе за конем, по джигитовке, с мальчишеской пылкостью любил Буденного, наизусть знал все боевые походы Первой конной. И сейчас, будучи секретарем райкома, выпросил у Данилова седло и с удовольствием разъезжал на единственном райкомовском жеребчике.

Рыбьей чешуей сверкало на дороге множество крохотных лужиц, смачно чавкала под копытами загустевшая за ночь грязь. Жеребчик, игриво помахивая головой, шел проворно. Не менее благодушно был настроен и его хозяин. Еще вчера он ехал в Петуховку с затаенным чувством тревоги, а сегодня было радостно на сердце. Он вспоминал, как вчера после разговора на сельсоветском крыльце Катя, непривычно смущенная, пригласила их к себе ночевать, как была беспомощной в первые минуты дома.