Каманин Георгиевич - Золотой рубин

«Пожалуй, и месяца не пройдет, как Данила мой обведет этого Жульца вокруг пальца: мужик он зело смекалистый», — рассуждал Мальцев.

Варка хрусталя на второй горшковой печи должна была начаться в первом часу пополуночи. Как и обычно, Данила Петрович с Сенькой пришли в цех за час до начала работы. Генрих Шульц заявился часа на три раньше. И как пришел, так и начал бушевать. Где, дескать, его помощники, Данила Петрович с Сенькой?

— Где они пропадайт? — грозно допрашивает он Степана Ивановича, как будто тот хозяин им.

— Должно быть, дома еще, собираются на работу, — отвечает немцу Степан Иванович.

— А, он собирайт на работу? Пять час все собирайт, да? А мой желайт, чтоб он момент тут быль! Твой понимайт, что мой желайт?

— Понимаю, чего тут понимать-то? Но и ты понимать должен, что они в свое время обязаны на работу являться, а не тогда, когда тебе захотелось. Мы, стекловары, и так всегда раньше времени приходим, а ведь мы не двужильные, человеку и поспать требуется.

Но Шульц ничего слушать не хотел. Он полетел к смотрителю смены, начал орать и на того.

Шульц чувствовал, что сейчас он персона важная, с ним даже Мальцев должен считаться, не то что эти стекловары и смотритель.

А тут еще выяснилось, что в его лаборатории нет ни азотной, ни соляной кислоты, золота также ему еще не выдали.

— Мой не может варийт золотой рубин без кислот и золотой монет! Мой будет докладывайт генераль! — разоряется Шульц.

— Так чего же ты раньше не позаботился о том? — резонно замечает ему на это смотритель. — Об этом тебе надо было еще днем позаботиться.

— Мой говориль о том генераль, генераль сказаль, что будет все предоставлен!

— И предоставили бы, если бы ты вовремя сказал, днем бы. А сейчас у нас не день, а ночь- матушка.

— Матушка, да? А мне не матушка нужна, а кислот и монет!

— Ладно, не ори ты так, я не глухой, — рассердился и смотритель. — Сейчас доложу управляющему, а уж он пусть говорит с его превосходительством, авось как-нибудь уладится это дело.

— Вот дурья голова! — захохотал Мальцев, когда ему доложили, из-за чего бушует Шульц. — Сам опростоволосился, а теперь виноватых ищет. Ну уж ладно, распорядитесь там, пошлите за кладовщиком, пусть выдаст ему кислоты эти его. А за деньгами пришлите человека ко мне: я выдам из домашней кассы. Не срывать же варку рубина.

Слово Мальцева для всех закон. И часу не прошло, как Шульцу все было доставлено в его лабораторию.

Устанавливая в шкафу принесенные из кладовой банки с кислотами, протирая мензурку и стеклянный бочонок для составления смеси, Шульц все ворчал и ворчал:

— Проклятый Русланд! Дурак русский человек! Зачем я поехаль сюда?

Он успокоился и подобрел только тогда, когда из дворца генерала принесли ему двадцать золотых пятерок, новеньких, будто только сейчас отчеканенных. Он пересчитал их раза два, а потом достал свое портмоне, бережно высыпал туда монеты и опустил в глубокий карман своих рабочих брюк.

— Гут! Русский золотой монет гут, — проворчал он уже добродушно.

Шульц снова направился в цех, к горшковой печи номер два, чтобы узнать, пришли его помощники или еще нет.

— Почему твой так долго не шель ко мне? — закричал он на Данилу Петровича, как только углядел его с Сенькою. — Почему твой так долго собирайся на работу, а? Твой спать любит, да?

— Я пришел ко времю, раньше мне тут делать было нечего, — робко отвечает ему Данила Петрович. — Вы бы сказали вчера, чтоб мы раньше пришли на час или на сколько там, мы бы и пришли.

— Так вот я и говорийт вам: приходить раньше на два часа всегда, когда мой будет варийт золотой рубин! — орет Шульц. — Твой понимайт мой слов?

— А чего тут понимать-то? Будем приходить так, как вам нужно, — отвечает ему Данила Петрович.

— Носится он со своим золотым рубином словно дурень с писаной торбой, — проворчал в усы Степан Иванович. — Еще посмотрим, как он у тебя получится, этот рубин твой золотой.

— Надо, чтоб получился, иначе мне плохо будет, — тихо сказал другу Данила Петрович. — Немец нажалуется генералу, скажет, что я подсыпал чего в шихту, ну и не миновать мне опять конюшни.

— Это вполне возможно, — соглашается Степан Иванович и добавляет: — А ты вот что… Попроси ребят, золосеевто, чтоб они шихту для него, черта этого, готовили особенно тщательно, не загрязнили бы ее как-нибудь, не подвели бы тебя.

— Я уж об этом и сам сейчас подумал, придется ребят просить, — вздыхает Данила Петрович.

— Ком! Ком! — орет Шульц на Данилу Петровича и Сеньку. — Всё разговаривайт, всё разговаривайт, а работать нет? Ком!

И Шульц направляется в составную. Данила Петрович и Сенька за ним.

У Сеньки кипело на душе, ему хотелось самому закричать на немца, сказать ему, что он дурак, что он не имеет никакого права кричать так на его тятьку, что тятька его лучший стекловар на фабрике. Но Сенька понимал, что этого ему делать нельзя, надо пока терпеть и молчать. Рабы они с тятькою, немец над ними сейчас господином поставлен.

А в составной их уже ждали. Не Шульца, а Данилу Петровича с Сенькою. Ведь они всегда в это время заглядывают сюда, чтоб осмотреть шихту, узнать, где какая лежит. Составители, или золосеи, как их называют на фабрике — а называют их так, видимо, потому, что они и золу просевают для поташа,

— всегда встречали Данилу Петровича с радостью: они любили и уважали его. Так они встретили его и сейчас.

— Данил Петровичу! Почет и уважение! — говорят они ему. — А это что за чучело с вами?

— Тише, ребята, тише, — предупреждает их Данила Петрович. — Это тот самый немец, которого генерал из-за границы привез. Он будет варить золотой рубин. Вы осторожней в разговоре при нем, он понимает немножко и по-нашему. Как бы он не разобиделся на вас за то, что вы чучелом его называете… Я вот что хочу вас попросить, ребятки: вы уж меня не подведите, готовьте для него шихту хорошую. Ведь я у него в помощниках, если что — я в ответе. Так что я вас оченно прошу.

— Да ведь мы и для вас всегда качественную готовим, Данил Петрович, зачем нас предупреждать, — говорят ему золосеи.

Шихта была приготовлена для варки разных сортов стекла: и для простого бесцветного, и для дорогого свинцового хрусталя, и для синего кобальтового, и для двух рубинов — селенового и медного, и для дымчатого топазного. Была тут шихта и для зеленого стекла, для двух желтых, обычного и канареечного. Даже были наряды на глухое белое и на оранжевое. На горшковых печах всегда так: никогда не бывает, чтобы варился один или два сорта. Каждый раз в каждом горшке особое стекло. Только опытный стекловар да составители могут разобраться, что к чему, только они понимают друг друга с полуслова.