Каманин Георгиевич - Золотой рубин

— Вас ист дас «объегориваешь»? — не понял Шульц.

— Ну обманываешь, обжуливаешь. Недаром же у тебя и фамилия такая — Шульц, а это все равно что и Жульц.

Тут уж Шульц понял. Он встал возмущенный и твердо заявил генералу:

— Мой не жульц, мой есть Шульц! И мой честный человек, мой не обманайт. Мой желайт цурюк ин фатерланд!

— Ладно, ладно, ты очень-то не ерепенься, брат, — сменил тон Мальцев. — Успеешь еще повернуть лыжи в фатерланд. Шут с тобою, будешь получать двадцать пятерок. Только, полагаю, недолго ты меня облапошивать так будешь. А вашу немецкую честность я знаю: вы за копейку можете брату родному горло перегрызть. Еще что тебе требуется?

— Больше мой ничего пока не требовайт, — отвечает Шульц.

— Так. А когда к работе приступать думаешь?

— Через три дня.

— А что же ты будешь делать эти три дня? — спрашивает Мальцев.

— Мой желайт смотреть ваш завод, оборудовайт лабораторий свой.

— Очень хорошо, согласен, — говорит Мальцев. — Пошатайся по цехам, зайди в мой музей- образцовую, полюбуйся на мой хрусталь. Ты, брат, не думай, мои работают не хуже ваших, а кое-что делают и получше. Я уже несколько медалей золотых и серебряных получил на международных выставках за свой хрусталь, вот какие мои мастера! И будь спокоен: мои стекловары научатся и рубин ваш золотой варить, да еще почище, чем ты. А теперь мы с тобой попили-поели, о деле поговорили, пора каждому по своим делам разбредаться. Ауфвидерзейн, то есть до свидания, значит, и будь здоров! Ежели что нужно будет — прямо ко мне. Но я и сам к тебе нет-нет да и загляну, так что ты не беспокойся, своим вниманием я тебя не обойду.

Шульц и половины не понял из того, что сказал ему генерал, но одно ему ясно, что пора откланиваться и удаляться восвояси, что он и сделал.

И вот он, сначала устроившись в отведенной ему комнате в квартире Фридриха Шварца, идет на фабрику, начинает бродить по цехам. Его сопровождает земляк и хозяин квартиры, Фридрих Шварц. Фридрих дает ему пояснения. Без Фридриха Шульцу многого бы не понять, особенно в музееобразцовой, где надо было не только смотреть, а и надписи читать. Шварц же не только пояснял своему земляку порядки на фабрике его превосходительства, но и попутно рассказал ему о генерале все, что знал сам.

— Это очень большой богач, — рассказывает Шварц. — Его состояние оценивается более чем в двадцать миллионов рублей золотом. Он получил прекрасное домашнее образование, знает французский и немецкий языки. Служил в лейбгвардии кавалерийском полку, командиром которого был принц Ольденбургский, а он был адъютантом у принца, в звании генерал-майора. Его ожидала блестящая придворная карьера, но он предпочел ей управление своими заводами. Он заинтересовался этим делом еще в юности. И в самом деле, что ему придворные должности, когда он тут сам себе царь и бог? Здесь он живет один, а жена его и дети находятся в Петербурге, при дворе. Жена его одна из самых приближенных к императрице фрейлин.

— Как? Он живет в одиночестве, без жены? — удивился Шульц.

— Нет, зачем же, — ответил ему Шварц. — У его превосходительства есть жены, у него их, как и у турецкого султана, тут полный гарем. И, как и у султана, среди них есть главная, некая Прасковья Андреевна…

— Но позволь, позволь, он же христианин, а не мусульманин? — Шульц даже остановился от удивления.

— Христианин, да еще какой! — ответил ему Шварц. — Ни одной церковной службы не пропускает, большой любитель пения церковного.

— Но ведь по законам христианской религии многоженство — ужасный грех. Как же он может так делать? — ужаснулся Шульц.

— А вот так и делает, — сказал Шварц. — Таким, как он, все позволено, и он не один такой.

— Какое грубое животное!

— Да, в грубости ему не отказать. Но и пройдоха он тонкий, ты с ним осторожней будь, если в дураках остаться не хочешь. Правда, к нам, иностранцам, особенно к тем, кто на постоянно тут остался, он относится хорошо, работать у него нашему брату можно. Но ведь ты же у него не постоянный, а по контракту, ты же не думаешь совсем тут остаться?

— Ни за что на свете, особенно после того, что ты мне сейчас о нем рассказал! — гневно сказал Шульц.

— Да тебе-то какое дело, как он живет?

— Я не люблю таких людей! Нет, я не останусь у такого! — крикнул Шульц.

— Я тоже сначала не думал оставаться, а вот остался, — вздохнул Шварц. — Где бы я смог заработать столько?

— А сколько ты тут зарабатываешь? — поинтересовался Шульц.

— Рублей сто в месяц.

— Все время так?

— Да. Но так он платит только нам, иностранцам, и то не всем, а некоторым. Ведь я работаю над самыми дорогими, уникальными изделиями. Своим же, даже таким мастерам, как я, он платит раза в три, а то и в четыре меньше: своих он держит в черном теле.

— Да, заработок у тебя хороший, ничего не скажешь, — заметил Шульц. — И все равно я тут не останусь!

— Да не оставайся, кто тебя уговаривает? — ответил ему Шварц. — Я тебе только о том толкую, чтобы ты ухо востро держал, в дураках не остался прежде времени. Если ты выдашь секрет изготовления золотого рубина, вызнают его у тебя стекловары, то тебя отсюда он живо домой наладит.

— А тогда он платит мне большую неустойку, — ответил Шварцу на это Шульц.

— Это еще как сказать. Придерется к чему-нибудь и не заплатит. У него-то тут всюду свои: и судьи, и прочее начальство. Лучше осторожней будь.

— Генрих Шульц никогда дураком не был! — гордо заявил Шульц.

— Ну и хорошо, если это так, — сказал ему на это Шварц.

Хрустальная фабрика его превосходительства не приглянулась Шульцу, особенно составная, с которой главным образом и придется иметь дело ему, Шульцу.

— Какая грязь, мой бог! — фыркал он. — И это там, где должна быть особая чистота. И это тут, где готовится шихта для хрусталя! Где будет составляться шихта и для моего золотого рубина! Нет, так не будет! Я потребую, чтоб для моего золотого рубина была абсолютно чистая шихта, я наведу тут порядок.

— Наведи, наведи, генерал тебе за это только спасибо скажет.

— Мне не нужно его спасибо, мне нужна хороший шихта для мой хрусталь, — сказал Шульц, от волнения и не заметив, что опять перешел на коверканный русский язык со своего родного немецкого, забыв, что перед ним сейчас не генерал Мальцев, а друг, соотечественник.

Остальные цехи тоже Шульцу не приглянулись из-за ужасной тесноты. Только в живописном да гелиоширном было мало-мальски попросторнее. И Шульц удивлялся, как эти русские могут работать в такой тесноте, да еще работают как, любо-дорого глядеть! И не мешают друг другу, хотя казалось, что им и не повернуться тут.

«Да, ловкие ребята», — думал Шульц про дятьковских мастеров.

А еще больше он удивлен был, когда они вошли в музей-образцовую.