Каманин Георгиевич - Золотой рубин

— Слушаю-с, ваше превосходительство, так точно, запомню, — лепечет камердинер.

А генерал снова обратился к Даниле Петровичу:

— Ну и как ты думаешь: за что тебя парили? Вернее, почему я приказал попарить тебя? — спрашивает Мальцев у него.

— Никак не могу знать, ваше превосходительство, — отвечает Данила Петрович.

— А вот за что и вот почему, — начал Пояснять генерал. — Был я за границей, и привез я оттуда немца, стекловара, который умеет варить золотой рубин. Есть у них там такой сорт нового цветного стекла, очень красивый. Еле уговорил лешего, и на таких условиях, что страшно даже сказать. По сту рублей я должен платить ему, пройдохе, в месяц, да еще неизвестно, на сколько он будет меня объегоривать на золоте. Ведь красителем-то такого стекла золото является! Сказывали мне там, что золота надо немного, оно самый сильный краситель из всех, ничто с ним по силе не сравнится, а вот сколько его требуется на стопудовый горшок, не сказали. Ну конечно, и он не скажет, не выдаст секрета своего: ему же это невыгодно. Так вот я еще там надумал сам объегорить его. Думаю, нет, врешь, колбасная морда твоя, ты хитер, а мы похитрей тебя окажемся. Я еще по дороге наметил такой план: поставлю к немцу помогать ему варить этот рубин золотой одного из самых смекалистых моих стекловаров и прикажу ему вызнать от немца всю тонкость этого дела. А когда вызнаем, я его, немца- то, и по шапке. Поезжай, голубь, обратно, в свой фатерланд. Конечно, при расторжении контракта с ним мне придется ему неустойку заплатить, но это для меня легче, чем его тут годами держать. А кто ж у меня самый смекалистый из всех стекловаров, как не ты? Вот я и поручаю тебе дело это. Немец будет варить свой золотой рубин в одном из горшков на твоей печи. Ты со своим мальцом будешь ему помогать, ну и наблюдать, наблюдать за ним будешь. А вот чтоб ты лучше и усердней наблюдал, поскорее вызнал бы у немца секрет его — да он и не его, секрет-то, он сам его у кого-нибудь стянул, — я и решил послать тебя на конюшню попарить слегка. Понятно теперь?

— Понятно, — вздохнул Данила Петрович. — Но, ваше превосходительство, ведь я бы и без того постарался выполнить ваш приказ.

— Знаю, но это и тебе, и делу не во вред. Пар костей не ломит, говорит пословица. И послал я тебя туда любя и шутя, любя и шутя, — смеется снова генерал. И добавляет: — А теперь слушай обоими ушами, что я тебе еш, е напоследок скажу: срок я тебе даю три месяца. Чтоб к пасхе, к великому христову дню, ты мне сварил мой золотой рубин. Сваришь — награжу, не сваришь — пеняй, брат, на себя. Тогда уж не тепленьких, а горячих всыпать прикажу. И не двадцать пять, а полсотни, а то и сотню всю. Вот и весь мой сказ тебе. А теперь марш на кухню, там тебе чарку-другую дадут, закусите чем бог послал… Проведи их на людскую кухню, скажи буфетчику, чтоб водку и прочее им выдал! — приказал Мальцев камердинеру своему.

— Слушаю-с, ваше превосходительство, — ответствовал тот и повел Данилу Петровича и Сеньку в другое крыло дворца, где помещались кухня и столовая для челяди генерала.

На людской кухне Данилу Петровича и Сеньку усадили за длинный и широкий стол, поставили графин водки и подали столько еды, что ее хватило бы и перехватило человек на двадцать, а то и более. И еда была такая, какой не только Сенька, а и сам Данила Петрович и не видывал.

Но они к ней, к еде-то, и не притронулись, хотя и были голодны. Данила Петрович выпил только чарку объемистую водки да чем-то заел, и то сделал так только потому, чтоб генералу не доложили, что он, дескать, его солью-хлебом пренебрег, — чего доброго, разобидится, и опять на конюшню угодишь. И они пошли обратно на фабрику.

— Тять, а я его убью, — говорит Сенька отцу, когда они уже шагали по главной аллее.

— Кого ты убьешь-то? — спрашивает Данила Петрович у Сеньки.

— Мальцева, вот кого! Ни в жисть я не прощу ему, что он велел сделать с тобою.

— Дурачок еще ты у меня, — грустно улыбнулся ему в ответ Данила Петрович. — Ну как же ты его убьешь-то?

— А так вот и убью! Я подкрадусь к нему сзади и как ахну камнюгою по голове, он и будет готов.

— Ну, во-первых, ты к нему так просто не подберешься. А во-вторых, скажем, ты и подкрался к нему, даже укокошил его, и что будет? На место его сынок из Питера пожалует. Думаешь, нам легче станет? Этот хоть самодур, но в делах толк понимает, заводы новые строит, старые расширяет, нашему брату есть где кусок хлеба зарабатывать. А сынок его может оказаться таким, что вместо стройки и расширения закрывать заводы станет, промотает все. И тогда что делать нам, где работать будем? С голоду помрем все как есть. Нет, брат, это не выход для нас.

— А тогда что же? Значит, терпеть, пусть нас порют ни за что ни про что?

— Что поделаешь, мы пока рабы, крепостные его, — вздыхает снова Данила Петрович. — Приходится терпеть пока. А вот когда воля будет — в народе уже поговаривают, что она скоро бы должна выйти для нас, — тогда уж нам легче станет жить. А такое время будет, настанет праздник и на нашей улице, заглянет солнце и в наше оконце.

— А когда же время такое придет? — спрашивает Сенька.

— Вот тут уж я и не могу тебе ничего сказать, — говорит Данила Петрович сыну. — Когда оно, время такое, придет, никто тебе сейчас в точности не скажет, но придет. Я до него не доживу, а ты, надо полагать, дождешься его.

На этом у них разговор и закончился: они подошли к воротам фабрики.

— Ты, Сенька, никому не рассказывай, что с нами произошло сегодня, — сказал Данила Петрович сыну, когда они уже миновали проходную. — А то нам стыдно будет. Хоть и не виноваты мы с тобою, хоть он и не первых нас опозорил, а все же лучше молчи.

— Ладно, никому не буду говорить, я же понимаю это сам, — ответил Сенька отцу.

Они вошли в цех, подошли к печи и стали заканчивать варку хрусталя.

К ним тотчас же прискочил смотритель.

— Ну как, Петрович? Зачем он вызывал тебя? — спрашивает он у Данилы Петровича.

— Немца-стекловара он привез из-за границы. На моей печи он будет в одном горшке какой-то золотой рубин варить. А мы с Сенькой чтоб помогали ему, — нехотя ответил Данила Петрович смотрителю.

— Только за этим? — удивился смотритель.

— Только за этим. Ну еще и за тем, чтоб мы учились у него сами варить рубин этот,

присматривались, что он делает.

— А вот это уже другой разговор, — сказал смотритель. — Ну что ж, поздравляю тебя, Петрович, с милостью его превосходительства, раз он доверие такое оказывает. Ты, надеюсь, со своей смекалкой скоро овладеешь делом таким, научишься варить и этот рубин.

— Спасибо, — буркнул в ответ Данила Петрович. А сам подумал:

«Тебе бы он такое «доверие» оказал, тогда бы ты почувствовал милость генеральскую, узнал бы, какова она».

Ни Данила Петрович, ни Сенька никому словом не обмолвились о том, что произошло с ними на конюшне его превосходительства, но не прошло и двух дней, как об этом узнали все — и на фабрике, и в селе.