Каманин Георгиевич - Золотой рубин

И вот что обидней всего: у подручного впереди была возможность мастером стать, у баночника — подручным, а бедная вертельщица так и оставалась вертельщицей, пока совсем не выбивалась из сил. И только когда она не могла уже больше сидеть на своем месте, ее переводили на другую работу, менее тяжкую. Заработок же у вертелыциц был самый мизерный. Большую долю заработка брал себе мастер. На него одного заводился расчётный лист, он отвечал за все в своем «стуле».

В гутенском цеху, помимо ванной печи, есть две горшковых, которые работали не беспрерывно, а периодически. Выработается хрусталь в горшках — засыпают новую шихту. Варка хрусталя в горшковых печах и выработка хрусталя из них занимала в среднем двенадцать часов. Когда хрусталь варился, возле печи находились только стекловар и его ученик-подручный. А когда хрусталь был готов, приходили мастера с подручными, баночниками и вертелыцицами и начинали выработку хрусталя из горшков каждый у своего рабочего окна. И уж они не имели права уходить со своих мест, пока не выработают сваренное в горшках.

Стекловар в гуте считался самым первым человеком, особенно на горшковых печах. Ведь от его умения и таланта зависело все: сварил он добрый хрусталь — всем хорошо, запорол горшок — общая беда.

На горшковых печах Дятьковской фабрики оба стекловара были мастера своего дела, маги настоящие, и Степан Иванович Понизов и Данила Петрович Грачев. Данила Петрович, пожалуй, даже превосходил по мастерству Степана Ивановича: у него лучше получался в варке самый капризный хрусталь, вернее, стекло желто-канареечного цвета.

Данила Петрович работает на первой горшковой печи, а Степан Иванович — на второй.

У Данилы Петровича учеником и помощником сын Сенька, а у Степана Ивановича — племяш Павлушка.

Так уж заведено на заводах его превосходительства: мастера высоких квалификаций должны брать себе в ученики своих близких. Так они лучше и скорее подготовят себе смену, чем тогда, когда они работают с чужими.

Горшковые печи работают поочередно. Когда на одной печи варка заканчивается и стекловар со своим подручным уходят домой, на другой печи варка только начинается.

Сейчас выработку хрусталя заканчивают на своей печи Степан Иванович со своим Павлушкой, Данила Петрович с Сенькой вот-вот должен явиться в цех, чтоб начать новую варку в своих горшках.

Степан Иванович уже не раз посматривал на входную дверь, поджидая друга.

— Должен бы он уже быть, Данила-то, с твоим Сенькою, — говорит он племяшу.

— Вот и они, легки на помине. Появляются Данила Петрович и Сенька.

— Степан Иванычу! — говорит Данила Петрович.

— Данил Петровичу! — отвечает ему Степан Иванович. А Сенька к Павлушке, направляется. Сенька заспанный, никак еще не может очухаться со сна. Ведь работа с полуночи самая тяжкая: только разоспишься как следует, а тут — на тебе! — уже и будит отец. И кажется, что ты и не спал совсем. А делать нечего, надо вставать.

Павлушка тоже клевал носом. Ведь двенадцать часов проторчать у печи — дело не шуточное.

Сенька с Павлушкой тоже дружат, хотя они и не ровесники: Павлушке идет шестнадцатый, а Сеньке только тринадцать недавно исполнилось.

Сенька росту небольшого, коротышка, как и его отец. А Павлушка высокий, худощавый. И Сенька подвижной, юркий и говорливый, а Павлушка медлительный и спокойный, на разговор скупой. Но это не мешает их дружбе: они каждый раз с радостью встречаются. И у них всегда есть о чем потолковать, как и у отца Сеньки с Павлушкиным дядею.

— Ну как? — спрашивает Данила Петрович у Степана Ивановича.

— Сегодня с тремя горшками была морока, — отвечает Степан Иванович.

— С какими?

— С белым мраморным, с бесцветным одним и с этим твоим, желто-канареечным, чтоб ему пусто было!

— Да ведь он такой же и твой, как и Мой, — усмехается Данила Петрович.

— У тебя он как-то легче получается, а я каждый раз с ним мучаюсь.

— Бывает и у меня с ним возня.

Друзья перекидываются словами еще о том о сем, а потом Степан Иванович, вспомнив, и говорит:

— А ты слыхал? Наш-то приехал.

— Кто? Г енерал? — переспрашивает Данила Петрович.

— А то кто ж. И, сказывали, еще немца привез, какого-то стекловара заграничного.

— Стекловара? — удивляется Данила Петрович. — Зачем же ему стекловар? Стекловаров у нас как будто и хватает.

— Мало бы что хватает. То мы, свои, а то заграничные. Он к заграничному падок.

— А тебе кто сказывал-то?

— Мне сказал смотритель. А вот от кого он сам слыхал, не знаю. Сегодня поздним вечером и приехал.

— Да, да… Ишь ты! Стекловара… Зачем же ему стекловар? Нешто нас кого переведет на другую работу? Или учить нас немец будет новому чему?

— Поживем — увидим, — говорит Степан Иванович. — Ежели он на чье-то место метит его поставить, то тебя это не коснется, ты у нас первый. Да и меня вряд ли он из стекловаров разжалует. А вот если насчет учения, то вполне возможно. На ванной печи у нас такие стекловары есть, что и мы могли бы их уму-разуму поучить. Стекловары там липовые. Простое стекло да и то иногда такое сварят, что на пивные бутылки только годно. В общем, ты за себя не беспокойся, тебя это никак не коснется, — сказал на прощание другу Степан Иванович.

Данила Петрович и сам так думал. Но все же новость его сильно заинтересовала. И он никак не мог понять: зачем генерал привез заграничного стекловара?

А то, что приезд немца-стекловара коснется именно его и его сынишки Сеньки, об этом у Данилы Петровича и в мыслях не постояло.

Данила Петрович направился в конторку к смотрителю взять наряд, в котором будет указано, что в каком горшке ему варить в эту смену.

А потом ему надо будет заглянуть и в составную — посмотреть, как там сегодня с шихтой. Ведь если составители напортачат с шихтой, дадут некачественную, то как бы ты ни был опытен, а не только хрусталя — стекла простого хорошего колера не сваришь. За ними, засыпщиками да составителями, глаз да глаз нужен. Некачественную шихту каждый стекловар имеет право не принять к варке.

А но улицам Дятькова в это время ходил рассыльный, стучал палкой в окна тем, кому надо идти на работу к Горшковой печи № 2, стучал и кричал:

— Хрусталь готов, горшки рушать! Рушать — это значит начинать.

И на его зов выходили из своих домишек мастера-выдувальщики, их подручные, сыновья и дочери, братья и сестры, шли на двенадцатичасовой каторжный труд. Некоторых ребятишек, которые послабей, матери везли к фабрике на саночках. Где же им было самим дойти, особенно тем, жилье которых верстах в четырех, а то и в пяти от фабрики.

У генерала Мальцева дети рабочих обязаны были работать на фабрике с восьми лет. Вот таких-то и везли сейчас на саночках матери.