Каманин Георгиевич - Золотой рубин

Шульц сразу заметил, что Сеньки сегодня почему-то нет с отцом, и спросил у Данилы Петровича, где его сын.

— Он немного приболел, попозже придет, — ответил ему Данила Петрович.

— А, приболейт, — ухмыльнулся довольно Шульц. — Он может никогда не приходийт в мой лабораторий. Он жулик, мой не любит его!

Сенька тоже все это слышал. Он лежал на чердаке составного цеха, как раз над столом Шульца, и смотрел в щелочку, наблюдая за тем, что делает Шульц. На чердак Сенька пробрался не хуже Генерала, так быстро и ловко, что его ни одна душа не заметила. А дырочки он просверлил не одну, а целых три, буравчиком и лобзиком, и так удачно, прямо над столом Шульца. Смотри теперь сколько душе твоей угодно! Правда, часть стружек на стол Шульца все же просыпалась, как Сенька ни осторожничал, и Шульц стружку заметил, он даже подозрительно поглядел в потолок, но тут же и успокоился, проворчал себе в усы:

— Маус… Маленький мышка.

Если бы Генрих Иоганн Шульц знал, какая это «мышка» нагоняла стружки на его стол и сидит сейчас у него над головой, наблюдает за ним! Не поздоровилось бы ей, «мышке» этой!

А в лаборатории дела шли обычным порядком. Когда Данила Петрович принес ведро с шихтой и высыпал ее в корыто — тут Сеньке опять повезло: сегодня Шульц приготовлял смесь только для одного горшка, — немец, как всегда, выставил его за дверь.

— Форт! Форт! Раус! — скомандовал он Даниле Петровичу.

И Данила Петрович беспрекословно ему подчинился.

«Так! А теперь, брат Сенька, гляди в оба, не проморгай!» — говорит Сенька сам себе.

Шульц запер дверь лаборатории на ключ, подозрительно оглядел все углы лаборатории, заглянул даже под стол: не сидит ли этот сорванец и жулик Сенька опять там?

И Сенька, глядя сверху в щелочку, как внимательно обследует Шульц все закоулочки в своей лаборатории, догадался, кого он там высматривает.

«Не там ты меня, немец, ищешь, я вот где нахожусь», — усмехнулся Сенька.

Убедившись, что в лаборатории, кроме него самого, никого нет, Шульц приступил к самому главному — начал растворять золото в царской водке.

И тут Сеньке снова повезло! Шульц сегодня растворял не золотой песок, а монеты, и все монеты были одинаковые: маленькие золотые кружочки — пятерки. Шульц бросал их не спеша, одну за другой, помешивал стеклянной палочкой в посудине, куда падали монетки, а Сенька смотрел и считал.

— Раз… Два… Три… Четыре… Пять… Шесть… Семь… Восемь… Девять… Десять! Так, ровно десять на один стопудовый горшок, — шепчет Сенька тихонечко. — Это мы запомним!

Шульц, закончив размешивание, открыл дверь, позвал Данилу Петровича и приказал ему смешивать шихту с раствором. Но теперь уж Сеньке смотреть больше было нечего — это он видел и перевидел. Он тихонько пополз к выходу, к слуховому окну, и осторожно начал спускаться по пожарной лестнице с крыши.

Но тут его углядел один из гутенских мастеров.

— Эй ты, пострел! Ты чего это по крышам лазаешь, а? Шею сломать хочешь? — закричал на него мастер.

— Не бойся, не сломаю, у меня она крепкая, — отвечает Сенька мастеру.

— А чего ради тебя понесло туда? — любопытствует мастер.

— Да понимаешь ли, Генерал этот, леший, голубей тут все ловит и лопает их, холера. Ну так я его и турнул, — говорит Сенька.

— Самого бы тебя турнуть оттуда как следует, хворостиной хорошей, чтоб ты не лазал по крышам, как домовой.

Вот я ужотко скажу твоему отцу, чем ты занимаешься, пусть он тебя поучит уму-разуму, — пригрозил ему мастер.

— Да говори пожалуйста! — буркнул Сенька тихо, так, чтобы тот не услыхал.

Сеньке сейчас нет смысла связываться с кем бы то ни было.

Спустившись с крыши, Сенька не пошел сразу к отцу, чтоб не попадаться на "глаза Шульцу, а направился сначала к ванной печи, к дружкам своим.

Ребята и девочки так и ахнули, когда Сенька появился возле них.

— Сень, леший ты этакий, да ты где ж это был? — закричали они.

— А что? — не понял Сенька и насторожился.

— А то, что ты весь в пыли и в паутине. Где это тебя носило?

— Да понимаете, ребята, за Генералом гонялся по чердаку над составной, — врет Сенька и друзьям. — Он голубей наших ловит и жрет. Я один раз угостил его каменюгою, а ему все неймется. Ну, я его и гонял сейчас по чердаку.

— Так ему и надо! — кричат ребята. — Мы тоже видели не раз, как он подкрадывается к ним.

Сенька снял с себя пиджачишко и начал его чистить. Ему помогали ребята, девочки: самому бы ему не скоро справиться с делом таким. И только когда полностью привел себя в порядок, он пошел к своей горшковой печи.

Шульц подозрительно посмотрел на Сеньку, оглядел его с ног до головы и спрашивает:

— Болейт? Твой кранк?

— Да, болею, — ответил ему Сенька.

— Мой не жалейт твой. Твой лодырь, не хотёйт арбайт, жулик твой. Мой не любийт твой!

— Да что мне жалость твоя? — огрызается Сенька. — Шубу из нее не сошьешь. И любовь мне твоя не нужна. А лодырем ты меня не обзывай, я сегодня поработал, да так, что тебе от моей работы не поздоровится, дай только срок.

Хорошо, что Шульц плохо по-русски понимал. А то бы он насторожился, начал бы допытываться, какую же это такую работу проделал Сенька, что ему, Шульцу, со временем не поздоровится от нее? Но Шульц не понял и половины Сенькиных слов и, что-то еще бормоча по-своему, направился к своему горшку посмотреть, как там идет варка.

— Ну как? — спрашивает Сеньку тятька, когда Шульц скрылся за печью.

— Все в порядке, тять! — ответил ему Сенька.

— Неужто узнал? — обрадовался Данила Петрович.

— Всё до точности!

— Ну слава те, господи, ну слава те! — закрестился Данила Петрович. — Спасибо тебе, сынок!

А Сенька стоял гордый как индюк. Он сейчас в важности своей стал похож на своего неприятеля, на Шульца, когда тот вот тоже так хорохорится, хвост распускает…

Придя домой и поразмыслив хорошенько, Данила Петрович понял, что радоваться им с Сенькой пока рановато: впереди у них такие еще трудности, которые им, возможно, и не преодолеть.

Ну хорошо, секрет Шульца они вызнали. А дальше что? Идти к генералу, сказать, что они научились варить свой рубин, и для пробы просить золото? А выйдет ли из этого что у них? Не запорют ли они первый же горшок с этим золотом? Ведь Шульц не им чета, он на этом деле что называется зубы проел, а вот испортил же сразу два горшка. У них же это будет первая варка, а первый блин всегда комом выходит. Так что с радостью нужно пока повременить: надо сначала подумать, как получше к делу приступить.

И еще то надо иметь в виду — не ошибся ли в чем Сенька? Правда, он парнишка смекалистый, толковый, в счете он вряд ли ошибку допустил, хотя и это возможно. Но где уверенность в том, что Шульц опускал в царскую водку только одни пятерки. А если там и десятки были, тогда что? Сенька с потолка мог этого и не разглядеть: ведь десятка размером чуть побольше пятерки, а весит она в два раза больше. А Данила Петрович сам не первый год варит хрусталь и цветное стекло; он знает, что любой краситель нужно класть в шихту по норме, столько, сколько его требуется. Не доложил — плохо, а переложил — и того хуже. Говорят, что кашу маслом не испортишь. А это неверно. И кашу маслом испортить можно. Во всяком деле мера должна быть.