Тимур Литовченко - Орли, сын Орлика

Конец 1732 г. от Р. Х.,

украинская степь, корчма поблизости селения,

расположенного на пути к Запорожской Сечи

Сидеть за столом в корчме, понемногу попивать крепкую пенную медовуху и во всех деталях, минута за минутой, припоминать недавнее посещение кошевого атамана Иванца – чего еще может желать казацкая душа?!

Ведь ни в Стамбуле, ни в Стокгольме, ни даже в самом Париже такой медовухи не сыскать! И казаки в заморских краях – всего лишь приблудные изгнанники, чужеземные наемники! А родная земля!.. А чистое небо!.. А пушистый беленький снежочек!..

Господи, сколь же велика милость Твоя, что после стольких лет изгнания ныне послал Ты им обоим такое счастье – хоть немножечко побыть здесь! За подобную милость не грех и выпить.

Погрузились кончики усов в медовуху – а-а-а, как вкусно!..

И снова соприкоснулись побратимы лбами, снова зашептали так, чтоб окружающие не услышали:

– Значит, кошевой сказал?..

– Сказал, братец, именно так и сказал: дескать, вы только ударьте по Московии, а Сечь уж не осрамится! Восстанут казарлюги все, как один!

– Ой, дай-то Боже, дай-то Боже…

– Дай Бог, братец…

Оба порывисто перекрестились. В этот момент в противоположном конце корчмы компания подвыпивших цыган взорвалась хохотом. В расположенном за три версты селении расквартировался на зиму целый табор, поэтому сегодня набилось их в корчму немало: один чернобородый красавец разбрасывался деньгами на все стороны и вместе с полудюжиной соплеменников ел и пил столько, что, казалось, еще совсем немного – и из ушей полезет, из носа потечет, а потом и живот лопнет.

Но до странствующих гуляк с их цыганским счастьем ни одному из побратимов не было никакого дела. Ведь речь шла о будущем несчастной порабощенной Украйны – что же еще в мире может быть более важным?!

– А если вдруг не восстанут?

– Восстанут, братец, восстанут! Кошевой поклялся. Думаешь, им здесь по душе московские порядки?

– Мне так показалось, что не очень.

– Вот именно – «показалось»! Это твое самое первое впечатление. А я говорю: в печенках-селезенках им нынешние порядки, введенные московитами на Украйне! Нам сидеть в изгнании тяжело, а представь, как приходится им – с чужестранным ярмом на шее…

– Хм-м-м… Представляю.

– Вот именно, что только представляешь! А им жить приходится.

– А правомочный гетман? [26]

– А-а-а, братец, чтоб его! Апостол – гетман полуформально, он в основном лишь подслащает горечь, льющуюся из Московии на Украйну, тогда как казацким сердцам опостылели объедки с царского стола. Быть господами у себя дома, а не жалкими подпанками на побегушках у московитов – вот чего на самом деле хотят люди!

– Так вы уверены в успехе?

– Кошевой Иванец говорил, что все запорожцы только и мечтают, как бы мой благородный отец вернулся на родину и восстановил здесь старые – домосковские порядки.

– Дай-то Боже!..

– Дай Бог, братец…

Снова выпили.

– Послушайте, гетма…

– Цыц, дурак!!!

Один из казаков состроил такую ужасную мину, что другой аж перепугался.

– Не смей меня так называть на людях…

– Но ведь…

– Что – «но ведь»?! Думаешь, среди местных людишек нет московских шпионов? Или жить стало легче, если в Петербурге вместо царя на престоле сидит царица Анна? [27]Можешь не сомневаться, братец: Тайная сыскных дел канцелярия под руководством Ушакова работает еще упорнее, чем прежде [28].

– Но ведь вы называете меня не Каролем, а Кирилой, почему тогда…

– Братец, братец! Не хватало еще, чтобы и здесь тебя звать на польский манер – ну, подумай только, как оно будет выглядеть?! К тому же, ты используешь не мое имя, а титул. Это слишком опасно.

– Вы так думаете?

– Кирило, послушай-ка…

– Хорошо, убедили.

На некоторое время за этим столом воцарилась тишина, но разве ж годится обижать верного побратима?!

– Ну, довольно, Кирило, довольно… Давай-ка лучше выпьем еще!

И, вмиг оживившись, они один вперед другого закричали:

– Корчмарка! Эй, корчмарка! Ну-ка подать сюда еще медовухи! Давай-ка неси, и побыстрее там!..

Проворная женщина поспешила к побратимам с новой порцией медовухи. Но едва лишь приготовились выпить, как толпа цыган снова захохотала, а потом гуляки принялись наперегонки выкрикивать: «Орлик!.. Орлик!..» – хотя обращались исключительно друг к другу, а не к другим посетителям.

Побратимы изумленно переглянулись, потом вновь подозвали хозяйку:

– Скажи-ка, с чего эти гуляки раскричались?

Корчмарка не знала, однако через несколько минут к их столику подошел цыган: пожилой уже мужчина, смуглый и длинноволосый, едва держался на ногах. Чтобы не упасть, он привалился к стене и залепетал:

– Н-ну-у, чего хотите от бедного рома? [29]

– Не нукай, не запряг…

Эта нехитрая шутка вызвала приступ буйного хохота. Когда же кутила обессилел настолько, что начал икать, один из побратимов сказал:

– Ты, человече, не смейся, а отвечай, когда спрашивают: чего это ваши шумят, словно те торговки в базарный день? И еще…

Он наморщил лоб, притворяясь, словно бы старается припомнить что-то важное.

– И еще ваши вот только что выкрикивали имя… это имя… Как там его? Ор… Орлик – кажется, так?

– Н-ну-у, предположим… – цыган пошатнулся так, что едва не упал.

– Говорю же, не нукай – мы тебе не кони!

– Н-ну-у, не буду нукать… Гик-к-к!.. А-а-а!..

Едва лишь казак собрался сказать пьянчужке несколько не слишком приятных слов, как его побратим сорвался с места, схватил цыгана за ворот латаной рубашки, хорошенько встряхнул и прошипел сквозь стиснутые зубы:

– Ты, плесень старая, долго еще будешь издеваться над благородными людьми?!

– Братец, братец!.. – попробовал угомонить его другой казак, обеспокоенно поглядывая в сторону гурьбы цыган.

– Нет, я с ним сейчас разберусь…

– Братец, оставь!

– А я говорю!..

– Миха.

Цыган махнул рукой в сторону своих. Услышав это, цыгане мигом притихли и замерли за своим столом, прикипев глазами к казаку, который все еще держал старика за шиворот.

– Что – «Миха»?!

– Миха – это он…

Пьяница снова махнул рукой. Чернобородый красавец медленно встал из-за стола и процедил:

– Миха – это я. А что?

– Да, Миха – это он, – подтвердил старый цыган.

– Я слышал, вы об Орлике что-то там говорили? – по возможности спокойнее спросил казак, продолжавший сидеть.

– Говорили, а что такого?

– Почему?

– Мы пили за его здоровье.

– За здоровье?!

Казаки изумленно переглянулись.

– Да! А почему бы в самом деле не выпить за здоровье того, за чью голову мне заплачено столько, что мы эти деньги вот уже третий день пропиваем, а пропить все никак не можем?

Миха дерзко оскалил зубы. Казаки вновь изумленно переглянулись, а затем державший за ворот старого цыгана, спросил скороговоркой: