Ёжи Журек - Казанова

Генерал, кажется, едва сдерживал слезы.

— Я должен был быть вашим секундантом. Но, видит Бог, не могу.

Джакомо поклонился, чтобы не огорчать славного старика, хотя и тот начал его раздражать. Будь что будет. Браницкий не задумываясь нашел замену: небрежным движением руки подозвал молодого офицера, похожего на хищную птицу. Если б Казанову сейчас хоть что-нибудь могло потешить, он бы порадовался меткому сравнению. Минуту спустя в неожиданном коротком смешке — не послышалось ли ему? — своего нового секунданта он узнал сорочью трескотню, которой ночью пугал его невидимый пособник Астафьева. Вон оно что. Это одна банда. Но ведь… Задумывалось все совсем по-другому. Джакомо позволил секунданту снять с себя плащ.

— Я не умею стрелять. Он меня убьет, и вся недолга. Что тогда?

Офицер равнодушно поглядел ему в глаза. Не понял или не расслышал?

— Советую встать боком, втянуть живот и не слишком долго целиться. Вот так.

Пустое. Даже если он втянет живот до самого позвоночника.

— Вся ваша интрига полетит прахом. Хоть это приятно.

Офицер больше, не притворялся глухим. Но выражение его лица не изменилось; равнодушие если не притворное, то просто нечеловеческое. Впрочем, смешно было бы ждать от его преследователей сочувствия. В приступе внезапного отчаяния Джакомо вдруг захотелось напоследок подложить им свинью: пусть лучше попомнят его, чем запомнят как труса. Сейчас он заставит этого офицерика содрать с рожи непроницаемую маску.

— Я предпочитаю сто раз погибнуть, чем оказать вам услугу. Никогда, слышите, никогда вы от меня ничего не получите.

— Вынужден вас разочаровать. Нам, в общем-то, безразлично, кто погибнет.

Это был не голос, а шипенье подпаленной кожи.

— Если он — ты уже знаешь, что будет. А если ты — тоже неплохо. Королю придется арестовать Браницкого за нарушение закона, а уж мы позаботимся, чтобы скандал получился громкий. Начнутся беспорядки, бунты в армии и тому подобное. Без помощи императрицы опять же не обойдется. Тем более что специальный корпус наших войск сегодня утром пересек границу и спешит королю на помощь.

Что за стук? Череп раскалывается или всего лишь упали на каменный стол уже заряженные пистолеты? Сволочи, приспешники дьявола! У него еще есть шпага. Слишком далеко лежит. С одного прыжка не достать, а второй ему не дадут сделать. Пресвятая Дева, им мало его убить, они и труп хотят использовать для своих гнусных целей. Для успеха заговора против короля! Некрофилы проклятые, пусть со своей императрицей играют в эти игры, с ним у них ничего не выйдет.

Схватил офицера за плечо, правда, с оглядкой, чтобы не заметили другие.

— Я могу им все рассказать.

Опять затрещала сорока — отрывисто, издевательски. Браницкий уже приближался с пистолетами в руках.

— Попробуй. Тебя просто сочтут трусом.

Он и сам это знал. С отвращением выпустил плечо офицера. Зачем напоследок пачкаться в дерьме. Ему уже ничто не поможет. Это конец. Убийца преспокойно протянул пистолеты:

— Выбирай.

Он взял ближайший. Не все ли равно, из какого промазать. А на второй стоит поглядеть. Из серебристого, старательно выточенного человеческими руками дула вскоре с грохотом вылетит смерть, ему предназначенная, неизбежная. А Бог? Что же Бог и святые угодники? Позволят ему умереть? А скольких вещей он еще не сделал, сколько мыслей не успел записать. Его ли вина, что он попал в руки преступников?

— Целься пониже, эти пистолеты дают большой перелет.

Даже в аду сохраняется крупица надежды. Пресвятая Дева, эта гнида, этот пособник сатаны учит его, куда целиться, проявляет заботу. Нет, еще не все потеряно. С такими друзьями, Джакомо, ты высоко взлетишь. Итак, вперед, начинай, не заставляй себя просить. Все тебя ждут. Браницкий, Катай, король, императрица, все святые. Ну же.

— Хорошее оружие выбрал.

Эти слова привели его в чувство. Перед смертью он хотел бы услышать что-нибудь менее банальное. Холодно посмотрел на Браницкого:

— Это я проверю на вашем черепе.

Пять шагов по гравию аллеи. Дальше чахлые кустики, истоптанная копытами грязь. Докуда бы он добежал, если б, вопреки здравому смыслу, вдруг пустился наутек? Не далее чем до ближайшего пруда, а там — головой в воду. Повернулся, поднял руку с пистолетом. Внезапно вокруг будто посветлело, все приобрело четкие очертания. Джакомо видел густую поросль волос на обнаженной груди Браницкого и даже капли пота у него на носу. Но яснее всего — пока еще опущенное книзу дуло пистолета. Колеблется? Неужели не все потеряно? Merde, он не колеблется, он уже целится, но не в голову, не в сердце, а в живот. И даже не в живот — дуло опускается! — в низ живота, в пах, святые угодники, смилуйтесь… в яйца! Это чудовище хочет оскопить его перед смертью. О нет, только не это!

Ждать было нечего. Казанова поспешно заслонил ладонью живот и, точно шпагой, ткнул пистолетом в воздух, указательным пальцем невольно нажав курок. Грохнуло так, что вороны с пронзительным карканьем сорвались с деревьев. Острая боль обожгла левую руку, но не время было обращать внимание на такую мелочь. Произошло нечто невообразимое. Бог мой, попал! Браницкий пошатнулся и рухнул, как марионетка, у которой обрезали веревочки. Сколько было выстрелов: два или одни? Два. Поднес руку к губам. Кровь. Два. Если б секунду назад он не прикрыл живот…

Машинально бросился вперед, первый подбежал к Браницкому, схватил за плечи, попытался поднять, помешать неотвратимому, исправить внезапно разладившийся механизм. Алое пятно на белых панталонах — откуда? Рубашка. Рана пониже груди. Пошатнувшись, чуть не упал, приподнимая тяжелое тело. Почувствовав движение за спиной, скосил глаза: к ним бежали четверо из свиты Браницкого с саблями наголо. Господи, как же так? Его зарубят — сейчас, когда он чудом остался жив. Варвары, дикари, быдло, это ведь дуэль. Довольная рожа царского агента. Бежать! Это ему еще по силам. Но, когда он опустил Браницкого обратно на землю, тот вдруг открыл глаза:

— Умираю.

Хриплый шепот вырвался словно из наливающейся свежей кровью раны. Нет, сейчас шепот, даже сопровождающийся слабой улыбкой, не будет услышан; твердый взгляд и громовой голос — вот что нужно! И без промедления, ведь они уже близко. А у него даже шпаги нет. Даже палки. Ну и пусть! Он не позволит искромсать себя как не нюхавший пороха юнец. И, схватив Браницкого под мышки, напрягши все силы, подтянул кверху и поволок. Два невероятно трудных шага, и спина коснулась ствола могучего дерева. Теперь пускай попробуют его тронуть, свиньи. Видят, что он вытаскивает из манишки и подносит к шее их господина? Булавку — крошечный острый кинжал. Два дюйма венецианской стали — это не шутка. Достаточно, чтобы оборвать любую жизнь, а не только такую, едва теплящуюся.