Виктор Андриянов - Полынь чужбины

Кричит Бурцев о спасении гибнущей России и великого народа, взывает к народам мира Национальный комитет, холодно отсчитывает биение жизненного пульса историк Милюков, грызутся газеты, партии, клеймят и поносят друг друга... Мы же в стороне от жизни, мы «выкидыши».

14.VIII Газеты пишут о голоде в России... Советская власть агонизирует — голод ее убьет, и она это знает. Теперь об этом только и разговоров в лагерях — о родных, о близких, о радостном часе возвращения домой, о спасении гибнущей страны... Носятся слухи о падении советского строя, об образовании Временного правительства во главе с бывшим председателем 2-й Государственной думы Головиным...

В Галлиполи ходит уже контрслух о предложении Великому князю Николаю Николаевичу занять пост Верховного Правителя и Главнокомандующего. Кандидатура выставляется якобы Францией на условиях самостоятельности Польши, созыва Учредительного собрания и т. д. Кружится голова от этих пьянящих слухов!

18.VIII Из полкового театра доносится душу раздирающий визг — ставят сценку «Инквизиция в XIV»... Припомнились случаи, леденящие душу своей ординарностью и простотой.

Село Проходное. Захвачено много пленных. Группа перепившихся офицеров решила учинить над красными расправу. Вызвали 13 чел. красных с простыми, открытыми русскими лицами — «мобилизованных» крестьян, вывели за околицу деревни, раздели догола, выстроили в одну шеренгу и, угрожая револьверами, заставляли говорить, кто коммунист. Обезумевшие спросонья тыкали на первого стоящего в строю, думая, что сами будут помилованы. Подполковник Арин или прапорщик Кавуновский приказывали стать бедняге на колени и читать молитву «Отче наш». При словах «Да будет воля твоя» эти господа всаживали пулю в упор в голову. Хрип, стон, хлюпанье крови... Зловещая тишина ночи. Спасся один из шеренги, рискнув бежать. Поднялась беспорядочная стрельба, человек был спасен.

Те же «офицеры», с позволения сказать, задержали перебежчика в селе Самойловка. Истязали его всю ночь, избивая чем попало, пытая всеми способами,—это при попытке перейти в армию, шедшую спасать родину! Закопали, окончательно не добив...

Полковник Рябухин, командир запасного батальона, помешанный на коммунизме, всюду искал сторонников этого учения среди вверенных ему солдат. «За что воюет Добрармия?» — спрашивал он солдат, и тот, кто отвечал: «За Учредительное собрание», уже считался коммунистом.

23.VIII Зашел член исторической комиссии полка кап. Рейнгард по вопросу составления военного календаря марковских частей — новой затеи для отвлечения умов. Я высказал свой взгляд: календарь марковцев — это сплошной позор, одна из темных страниц истории уничтожения русской интеллигенции, гибель честного русского офицерства — пасынков армии и родины.

Вспомнили яркую страницу — момент боев за овладение Курском, лихое дело штабс-капитана Смирнова. Он нарвался на проволоку противника, потерял 7э боевого состава и поднял белый платок с криком: «Сдаемся. Проводите, товарищи, к себе за проволоку!» «Товарищи» показали проход, и добровольцы ворвались в их окопы, сбили, внесли панику...

— Смирнов впоследствии убит, и большинство лучших офицеров тоже,—уныло заканчивает Рейнгард.

Вспомнили день 25 мая 20-го года — прорыв перекопского фронта красных, захват села Первоконстантиновка и гибель к северу от нее двух танков, сгоревших от ловкого, бесстрашного бросания ручных гранат красными. Сгорел танк «Генерал Врангель». Не к добру решили в солдатском вестнике, быть краху —и это в первый день безумного прорыва войск.

Подрывники, один из которых был виною гибели танка «Генерал Врангель», были взяты в плен и поражали своею храбростью.

27. VIII. Хмурое, пасмурное утро. Небо покрыто тяжелыми тучами. Дует осенний норд-ост. В воздухе парит, как перед грозой. Хмуры и люди. Замолкли грустные сверчки и крикливые цикады. Природа в каком-то столбняке.

В ротах со злобой критикуют текст «Договора с Болгарией». Оказывается, дисциплина своя, русская: разжалование, смертная казнь, бессудное содержание в тюрьме... Опять оборванная, босая жизнь, работа на лодырей и получение за нея следуемого. Беспросветное рабство хотят узаконить... Пусть попробуют, увидят...

Так называемая «Русская армия» — громадные арестантские роты.

Хочется кричать: «Спасите!» — но кто же услышит? Кажется, не будь дневника, где изливаешь все накопившееся горе, всю бездну страданий больной, исковерканной гражданской войной жизни, заболел бы разлитием желчи, утонул бы в море ея. Гибнут остатки добровольцев, проклинающих час, связавший их с этой шайкой политических шулеров.

2.IX. После ужина прибыли подполковник Перебейнос и капитан Стрилин, участники 2-го кубанского похода. Разговорились о прошлом армии, и я по песням захотел установить этапы душевных настроений и чаяний армии по периодам...

1- й поход для Добрармии — слова к сербскому маршу: «Мы былого не жалеем, царь нам не кумир. Одного лишь мы желаем —дать России мир».

2- й кубанский поход прибавил новые песни на мотив «Черных гусаров». Каменноугольный район ознаменован пением предыдущих плюс «Ривочка», «Поручик хочет», «Марш вперед», «С Иртыша, Кубани, Дона» и бесчисленного количества романсов и песенок Вертинского. Начало похода на Москву и конец «каменноугольного периода» — появляется английская песенка «Типперери».

Период отхода от Орла ознаменован погромными вариантами к прежним песням. Последнее пребывание на Кубани ознаменовано появлением целого ряда опереточных мотивов.

Период начала сидения в Крыму и на Перекопе принес «Улица, улица...» — разухабистая, уличная, шатающаяся песня. И в последний период в северной Таврии появляется: «Мама, мама, что мы будем делать, как наступят зимни холода?!» Это вопль голодного, холодного, опошленного, хулиганствующего люда. Во весь период, начиная с каменноугольного района, частушки на мотив «Яблочко», Галлиполи — песни тоски, безнадежности, усталости, песни неволи, тюрьмы, каторги...

8 .IX. Болит душа, навязчивые идеи не дают покоя. Думаю о покинутой родине, о близких людях, часа нет, чтобы не вспомнил любимую... Приснился даже сон, будто у нее на руках мой сын, мой ребенок... Боюсь сойти с ума. Иногда ловлю себя на попытках говорить с собою...

Все дни работаю над историей полка — подлость и предательство прошлых дней проходят перед глазами: все залито кровью молодежи, интеллигенции, офицерства — «и все они умерли, умерли...».

24.IX. Пришел на память поручик Семененко с его списком казненных и описанием их последних минут перед казнью—страшны странички «синодиков» этого садиста — патриота своих тысячи десятин земли. Его родина — деньги, каждый покусившийся на них — враг отечества и подлежит смерти. Сегодня он вызван в штакор «друзьями». Ужасны люди, имеющие там друзей. Эти друзья — «уши и глаза», основа строя и благоденствия вождей, их недаром командируют в Прагу как «студентов», все насыщено ими, всюду рыщут они в поисках врагов и измены... «существующему порядку в условиях войны».