Гор Видал - Вице-президент Бэрр

Сэм Свортвут пригласил меня поужинать в таверне «Шекспир» на Нассау-стрит. Я с радостью принял приглашение. Однажды я, выполняя поручение, передавал какие-то бумаги клиенту в этой таверне и поразился, увидев, как все — от Эдвина Форреста до Джеймса К. Полдинга — пьют виски и дымят сигарами в самом что ни на есть праздничном настроении. Таверна «Шекспир» — неофициальный клуб литераторов и театралов города; каждый начинающий писатель или актер мечтает, чтоб его тут приняли как равного. Сюда заглядывают даже политические деятели веселого нрава, не говоря уже о членах Капустного клуба, чья ежегодная пирушка начинается с завтрака и продолжается до тех пор, пока последний гость не рухнет под капустным кочаном — гордой эмблемой наших голландских предков.

— Пойди один. Я хочу поработать. — Уже две недели Элен не притрагивается к платью, давно оплаченному нетерпеливой заказчицей. Короткая ссора закончилась слезами, что ей не свойственно. — Ненавижу все! — рыдала Элен.

— И меня тоже?

Но Элен только шмыгала носом. Ополоснув лицо холодной водой, она уселась возле манекена и принялась за работу. Она, как всегда, больше похожа на леди, чем любая из дам, украшающих своим присутствием банкетный зал гостиницы «Сити». Вот почему, наверное, я люблю с ней бывать на людях. Мне нравится маскарад и связанная с ним опасность.

Закутавшись в шарф от морозного воздуха, я шел по серым темнеющим улицам, старался не поскользнуться на замерзших лужах, обходил присыпанные снегом ямы, держался подальше от проезжей колеи, где, позвякивая колокольчиками, со зловещим скрипом проносились сани — того гляди, раскатятся и разобьют ноги лошадям или бедному пешеходу вроде меня.

Я открыл зеленую дверь таверны «Шекспир», и меня оглушил шум голосов из залов слева и справа; в нос ударил мощнейший дух спиртного, смешанный с запахами жареного гуся и тушеной капусты (несмотря на мою нелюбовь ко всему голландскому, я люблю голландскую еду).

С мороза у меня щипало уши. У входа в бар я столкнулся с низкорослым крепышом, он ударился о дверной косяк. Мы разом принесли друг другу извинения и только тогда узнали друг друга.

— О, молодой протеже полковника Бэрра!

Мне, как всегда, не хватило сдержанности. Как дурак, выложил Фицгрину Халлеку, что я в восторге от «Записок ворчуна», которые только что прочитал.

— О, какой вы милый! — Халлек говорит, как и пишет, довольно манерно. — Это старье. — Он кивнул на комнату сзади. — Мы написали их здесь с мистером Дрейком. — Он пристально смотрел на меня слезящимися глазами. От него несло ромом. — Я только что прочитал в «Ивнинг пост» ваши «Заметки старожила» о том, как вы впервые отведали яблоко любви — теперь, видимо, его уместней называть помидором. Я восхитился вашей смелостью. Как и все на свете — кроме индейцев и некоторых эксцентричных англичан вроде госпожи Троллоп, — я считал помидоры смертельным ядом. Смеялся над моим бакалейщиком, который уверял, будто их все-таки можно без страха употреблять в пищу. Однако теперь, благодаря вашей несказанной храбрости и литературному мастерству, я летом попробую этот зловеще-алый чудовищный шар.

У меня, должно быть, было кретинское выражение лица — от удовольствия и смущения. Меня похвалил Халлек! Даже сейчас, когда пишу эти строки, я все еще не верю своему везению.

— Пишите побольше, и мы издадим вашу книгу.

У Халлека глупая усмешка — из-за отвислой нижней губы, а глаза блестящие, наблюдательные, умные.

— Расскажите мне подробнее, как это вы попробовали любовное яб… то есть помидор. Какой у него на самом деле вкус?

— У них кисловатый привкус, — сказал я. — Их надо сначала варить. А затем добавить побольше сахара. Или сиропа.

Халлека передернуло.

— Ну нет уж! По здравом размышлении я отказываюсь от эксперимента. В конце концов, пусть талантливый молодой человек кушает за меня любовные яблочки на страницах «Ивнинг пост». — Снова глупая, но приятная усмешка. — Я хотел бы рекомендовать вас в члены нашего клуба. Он называется Клуб уродов и прославляет уродство во всем — в том числе и в помидорах. Правда, боюсь, что у вас нет первого и непременнейшего качества для членства в нашем клубе. Но все равно заходите. В любое время.

Он проследовал в обеденный зал в глубине таверны, а я вошел в бар, где увидел возле стойки, которая считается типичной для английских таверн, Сэма Свортвута. Сэма обступили подхалимы, потому что он не только дружен с президентом, но, как инспектор нью-йоркского порта, занимает самый значительный пост в штате.

— Проходи и садись, Чарли! — Свортвут положил свою тяжелую руку мне на плечо. — Привел мне девушку?

— Нет, сэр. Она — та, что должна была прийти, — не… не смогла…

— И ладно! Ничего, потом куда-нибудь закатимся; хоть я теперь уже не тот, что прежде, но еще любому дам сто очков вперед! — Он подвел меня к столику и усадил в кресло, как куклу.

— Черепаху! — крикнул он лакею, и тот подал нам черепашье мясо быстрее, чем большинство нью-йоркских лакеев успели бы объяснить, что получить его в Нью-Йорке можно только в канун Иванова дня. Я ненавижу черепашину, но ел, раз приказано, пил, раз приказано, и все мрачнел и мрачнел. Он же, напротив, все больше оживлялся от выпивки.

Я пытался навести разговор на прошлые времена, но, как и полковник (и мистер Дэвис), он думает только о будущем. Очевидно, копаться в истории — удел молодых.

— Техас! Вот земля! Вот куда тебе надо поехать. Беги из Нью-Йорка. Прочь от изнеженных и слабых горожан! — Вилкой с нацепленным куском черепашины он показал на своих прихлебателей у стойки. (Надо написать о разлагающем влиянии городской жизни на нашу могучую американскую породу.) — А ведь это полковник, благослови его господь, открыл мне глаза на Техас.

— Нельзя сказать, что его собственные техасские проекты увенчались успехом…

— Он опередил свое время! Так бы и высечь на его надгробии: «Аарон Бэрр первым прозревал будущее». Но ничего на этом не выиграл. Правда, он делает успехи. С планом насчет немецких поселенцев он забежал вперед всего на несколько лет. К тому же года не пройдет, — его хриплый голос звучал теперь тише, чем голоса у стойки, — как Техас отколется от Мексики; тут замешан президент.

Пока он говорил, я вдруг перенесся мыслью в те времена, когда люди, подобные Бэрру, замышляли империи. И Свортвут тоже пережиток той эпохи, как Бэрр, как Джексон. Свортвута вовлекли ныне в предприятие под наименованием Компания Галвестоновского залива и техасских земель. Юрисконсульт компании — некто Хьюстон, бывший губернатор Теннесси и протеже Джексона; порвав с семьей, отказавшись от губернаторства, он поселился среди индейцев (и пристрастился к спиртному). Теперь Хьюстон в Техасе; по словам Свортвута, он намеревается освободить эту землю от Мексики с тайного благословения Джексона.