Евгений Анташкевич - Хроника одного полка. 1915 год

– Слушаюсь!

Прапорщик Жамин развернулся кругом и с бумагами в руках вышел из кабинета начальника училища. Сейчас он больше всего хотел, чтобы за дверью кабинета никого не было.

Все свои вещи Фёдор собрал загодя. У ворот училища в отцовской рессорной коляске его поджидал брат. Во дворе кучками стояли юнкера и прощались с Ростовским и Сохновским. Только что Жамин прошёл мимо них, но ни на кого не обернулся, и никто не окликнул его. Это было, как и должно было быть! В конце концов, он приехал сюда не просителем, а по воле командования полка, во-вторых, не дружбу же заводить он сюда приехал, а в-третьих, ему так стал противен русский характер за то, что, чтобы жить всласть, надо окружить себя чем угодно – и друзьями тоже – с одной целью: ничего не делать! А как же вы тогда чего бы то ни было добьётесь? – думалось Жамину. Он помнил своего деда, хотя тот помер, когда Федя был ещё совсем маленьким, годика четыре, как дед выглядел – будто дерево низкорослое толстое в три обхвата и косматое вырвали из леса и научили ходить по двору. Только здесь маленький Федя видел деда, со двора Федю не пускали. И очень редко – дед дома почти не бывал: летом рыбалил и возил рыбу в Тверь, дрался за место в торговых рядах, бывал бит. Возвращался домой, пил, побивал бабку и старшего сына Гаврюху с братьями и никогда не ночевал в избе, а только на сеновале или в конюшне, где год от года прибавлялось конских голов. И воняло от него так, что кони начинали тропотать, когда он входил. Вот так работал дед. Так же работал отец, только уже грамотный, так же отец научил работать и сыновей, и в первую очередь Федю. И бил, бывало, и обидно, случалось, да только по размышлении Фёдору становилось понятно, что бил батя справедливо. А как ещё? Интересы семьи и дела всегда были главнее, чем любой личный интерес мальчишки-подростка, тем более что все их интересы, этих мальчишек, известны наперёд – никто не стал взрослым, миновав возраст мальчишки. И пахло от бати уже не так.

Фёдор садился в коляску, брат укладывал чемодан, и Фёдор оглянулся на училище: вон они стоят, мальчишки офицерские сынки и великовозрастные мальчишки. Это которые из войск: лентяи, пьяницы и бабники. Да и бог с ними! У Фёдора проскочила мысль: всё одно, война всех слопает и не подавится, трудяга ты или кто!

Брат тряхнул вожжами, лёгкая коляска на резиновом ходу тронулась, и Дракон скосил глаз влево, отыскивая хозяина. Фёдор натянул медвежью полость под самый подбородок, стоял крепкий мороз, светило солнце и кололо тонким, обжигающе холодным воздухом с востока.

И из Петрограда дули ветры.

Ещё в конце ноября стало известно, что дезертирство в действующей армии приобрело такие размеры, что было принято решение создать при жандармских управлениях фронтов специальные отряды, которые загородили бы фронты и, как сеть, отлавливали дезертиров и паникёров. И 24 ноября появился приказ № 290.

В отряды отбирали лучших из армейских, жандармских и казаков. В случае сопротивления дезертиров, особенно групп, а более того, если вооруженные, приказ предусматривал расстрел. И гарнизон и юнкера восприняли эту новость настороженно, и мало кому захотелось попасть в эти отряды, хотя все понимали их необходимость. Фёдор о такой возможности даже не думал. Он был уверен в том, что непременно вернётся в полк, у него аж зудело, ведь там Четвертаков-вахмистр, нижний чин!

И, отъезжая от изгороди училища, он подумал: «Ну что ж, Четвертаков, знать, мне в полк не судьба! Живи! Долго жить будешь!!!»

Фёдор сплюнул через борт коляски, брат обернулся, а Дракон вдруг сорвался с места.

«А может, ещё свидимся!»

А с российских железных, шоссейных и просёлочных дорог, по которым на фронт двигалось пополнение, раздавалось:

Автор выражает благодарность: А. Тергалинскому, М. Климанову, М. Митюку, С. Айрапетяну, Р. Айрапетяну, С. Кудрявцеву, Ю. Мацуленко, Л. Ширяеву, И. Князевской, В. Князевскому, Д. Шмидту, С. Медведеву, А. Леденеву, В. Пугачеву, Р. Щуровой, В. Курашвили, Зенону Соколову и его супруге Наташе.

В письмах и документах сохранена орфография и пунктуация авторов.