Евгений Анташкевич - Харбин. Книга 1. Путь

Он увидел маленького мальчика, и ему показалось, что это его сын. Странно, – все были одеты в тёплые пальто и шапки, а мальчик был в матроске и коротких штанишках. Мальчик вёл себя совсем как взрослый и, кроме одежды, ничем от них не отличался. С толпой он вошёл в вагон, взялся взрослой рукой за поручень, вынул и надел очки, достал газету и стал спокойно читать.

«Сашик! Но почему у него седые волосы и такой взрослый взгляд?»

У него на глазах Сашик превратился в пожилого мужчину в пальто и в шапке, но в лице сохранились детские черты.

Сашик стоял, покачивался в такт двигающемуся вагону, потом пальцем свободной руки опустил очки на самый кончик носа и внимательно, не мигая, посмотрел в глаза Адельбергу.

«Печаль! Откуда такая печаль? – подумал Александр Петрович. – Но это он!»

Внезапно картинку унесло цветным вихрем, и наступила полная темнота и тишина.

В чёрном небе без звезд вдруг появились щербатые дощечки с ликами, потом в грубом рубище – маленький, с мизинец, – Колчак, потом с чёрными усами, косматый Тельнов; Одигитрия – с лицом Анны и младенцем сыном на руках, а над ними смеялся пустыми глазницами красный череп. Потом Адельберг увидел дощатое дно лодки – гольдской ульмаги, скомканную мокрую рыбацкую сеть с перышками зеленых водорослей, рядом волчком вращалась граната уже без кольца; она вращалась долго, сейчас она должна остановиться, но она вращалась, вот она уже должна остановиться, но она вращалась…

«Это забыл поручик Новожилов…» Адельберг увидел вспышку, и чёрное небо стало уменьшаться, как высыхающее на глазах мокрое тёплое пятно.

Александр Петрович очнулся от комариного звона; он открыл глаза и разом сел. Костёр потух и белел остывшим пеплом; было ещё раннее утро, но свет острыми лучами уже разрезал пространство под кустами.

Антошка лежал рядом, с жёлто-белым лицом, с синими губами, сложив руки на животе.

«Совсем как покойник! Прости, Господи!»

– Эй! Ты как? – тихо спросил Адельберг, испытывая в душе суеверный страх оттого, что он пролежал всю ночь рядом с покойником.

Антошка не шевелился.

Адельберг слегка ткнул его носком сапога в плечо – тело было мягкое. Он дотронулся рукой до его лица и вздрогнул, ощутив тёплую кожу.

«Живой… Чёрт возьми! Живой… – Он растерялся. – Просто так не бросишь… зверьё загрызет… пойдут на запах уже сегодня. А без сознания куда он мне?»

Он взял его под лопатки, подтащил к ближайшему камню и привалил спиной. В сидячем положении Антошка стал дышать глубже, вбирая подрагивающими сухими губами воздух, и через несколько минут открыл глаза. Говорить он не мог, обвёл мутным взглядом пространство под кустами, увидел Адельберга, улыбнулся и потерял сознание.

Адельбергу стало ясно, что раненого китайца придётся брать с собой, и постараться, чтобы он выжил, и до конца довести съёмки, и что-то решать со слитками… Он почувствовал в руках и ногах силу, встал, соорудил на старом огневище костёр, взял котелок и пошёл за водой. Через несколько минут от горячего китайского взвара Антошка снова ненадолго пришёл в себя.

«Хороший чай, – невольно подумал Александр Петрович. – Надо узнать рецепт».

Он пристроил китайца в длинной ульмаге и оттолкнулся от берега.

Весь день Адельберг сплавлялся по Гунбилахэ. Он вспоминал всё случившееся и увиденное вчера. Сидя в лодке, пока она по течению плыла то в долине, то между сопками, делал свою работу и думал о том, как быть дальше.

Сон или морок он тоже вспомнил.

Антошка лежал на дне ульмаги и иногда приходил в себя; заплетающимся языком он кое-как поведал, что когда-то красные партизаны отбили то ли у чехов, то ли ещё у кого-то и спрятали в тайге несколько ящиков с золотом из царской казны. Об этом узнал атаман Лычёв и несколько раз посылал своих казаков на ту сторону, однако успеха не добился, и тогда он договорился с контрабандистами. Контрабандисты нашли партизан, которые были уже не партизанами, а мирными советскими крестьянами, и придумали, как это золото украсть и перевезти на китайский берег. Но они задумали ещё что-то своё. Антошка должен был обеспечить переправу через Амур, от Благовещенска в Сахалин. Однако дальше произошло то, чего не ожидал Лычёв, – контрабандисты не вышли к нему на встречу, обошли его кордоны и пошли на юг, в тайгу Хингана. Несколько раз они нарывались на засады хунхузов, которых нанял атаман, отбивались от них и пытались прорваться в населённые места, в Цицикар. По дороге их группа разделилась, и Антошка повёл свою группу с половиной груза по берегу Гунбилахэ, там они нашли эту ульмагу и шли на ней к месту встречи со второй группой. А там произошло – вот что!

– Китайса, его люди, наверх сидел. Его еси переводцика атамана Лыцёфу, – с трудом переводя дыхание, говорил Антошка. Из его рассказа выходило, что Лычёв догнал вторую половину контрабандистов, а дальше… – Фее предатель, с-сабака! Фее – ша тоу!

– Ну уже не надо «ша тоу»! Уже некому головы рубить, все там остались.

Антошка понемногу, надолго впадая в забытьё, говорил ещё что-то, но это было уже не так важно, и стало понятно главное – об этом золоте знает так много людей, и они будут его искать, и он, Адельберг, невольно стал участником всего этого.

Они уже подходили к тому месту, где ему надо было перебираться через хребет, и идти на станцию Эрчжань, и возвращаться в партию, и никто ничего не должен узнать про Антошку; и последнее – он везет его в обратную сторону от Цицикара, а значит, практически в руки атаману Лычёву.

Сашик шел по тропинке, цеплял носками сандалии песок и пыль и со всей силы рубил ореховым прутом росшую по бокам высокую сочную траву; та складывалась пополам, но Сашик этого уже не видел, он шёл и рубил.

Двадцать минут назад он проводил маму и папу в Дайрен; ещё дома, когда они собирались в дорогу, он попросил взять его с собой в Харбин, потому что ему надо было встретиться с вожаком их отряда «Костровых братьев» Гогой Заболотным. Мама, когда он попросил об этом, с испугом посмотрела на папу и не ответила, папа посмотрел на маму и категорически отказал, и даже не стал ничего объяснять, а мама присела на стул и сказала:

– Сашик, ты уже большой, тебе через несколько дней уже четырнадцать лет! А с другой стороны – ты ещё маленький, и мы будем за тебя волноваться, как ты там будешь один?

– Ну почему, мама? Вон другие дети?..

– Сашик, это другие дети. А ты наш сын, и раз папа сказал!.. Потерпи немного; папа в Дайрене будет всего лишь неделю, потом вернётся, заберёт тебя домой на день или сколько тебе понадобится, потом посадит в поезд и отправит ко мне, и мы ещё неделю будем на море. Ты ведь хочешь на море?