Александр Богданович - Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра

Поиски загадочного подземного хранилища в Святоюрской горе зашли в тупик после известия о трагической смерти архивиста Бальтановича. От занимавшихся расследованием судебных работников магистрата удалось узнать, что ученый был задушен на своем рабочем месте.

Его личные вещи остались нетронутыми, а вот из архивного дела на его столе была изъята старинная карта. Казалось, что единственная нить, которая вела к разгадке истории со страшным оружием монголов, оборвалась.

Внимание контрразведчиков переключилось на митрополита Шептицкого. Наличие в его личных вещах свитка с планом подземелья свидетельствовало о его полной осведомленности.

Вскоре представилась возможность это проверить. Ближайший соратник и духовник владыки Йосиф Боцян возбудил ходатайство, прося разрешить ему к Пасхе навестить находящегося в изгнании в Курске митрополита и исповедовать его. Ему разрешили при условии, что свидание пройдет в присутствии жандармского офицера. Курскому же губернатору было направлено специальное предписание по порядку предполагаемой встречи: для свидания подобрать помещение, позволяющее прослушивать разговоры извне. Во время встречи церковников жандармскому офицеру под благовидным предлогом надлежало на некоторое время покинуть помещение. Расчет состоял в том, что Боцян в разговоре с владыкой непременно затронет тему обыска на Юра и сообщит об обнаружении свитка.

– Вербовка агентуры, братец, требует многолетней и нелегкой практики, – поучал Новосада Корецкий. – Я, бывало, не раз испытывал разочарования от провалов и неудач в этой тонкой науке.

Этот разговор возник после крепкого нагоняя, полученного прапорщиком от начальства за то, что тот без соответствующей санкции пытался завербовать бывшего видного депутата Львовского сейма. Предложение офицера русской «секретной полиции» явилось причиной серьезного сердечного заболевания пожилого депутата, и об этом с пристрастием шептались в стенах магистрата.

– В бытность службы в Варшавском охранном ведомстве мне представилась возможность отличиться одной весьма неординарной вербовкой, – перешел к примерам ротмистр. – Я склонил к сотрудничеству жену одного из деятелей Второго интернационала. Она приехала из Парижа к своей сестре, жене банкира. Не то француженка, не то венгерка, впрочем, может, даже еврейка, но была очень хороша собой…

От возникшего в памяти яркого образа лицо ротмистра приняло сладострастное выражение.

– Конечно, мне, молодому поручику, уже мерещились ордена, чины, благодарности за мою chanceux [193]– шутка ли, вскрыть каналы переправки из Европы в Россию революционных прокламаций, а то и предупредить правительство о планах террористов… Но все оказалось до пошлости банальным. – Умиление стерлось с лица ротмистра. – Как выяснилось, она сама имела задание вступить в отношения с чинами нашего департамента с целью выведывания сведений о его работе. И надо сказать, преуспела – во время наших свиданий на конспиративной квартире и в номерах гостиниц эта дрянь переписывала мои служебные заметки из записной книжки, которую я, по своей ранней неопытности, всегда носил с собой. Это была моя первая L’echec serieux [194]с агентурой, – подытожил он.

Однако Новосад не особо прислушивался к наставлениям старшего товарища. Его не огорчило случившееся – он уже привык терпеть неудачи на пути к достижению своих честолюбивых целей. В случае с вербовкой депутата он хотел доказать свою оперативную зрелость и способность самостоятельно принимать ответственные решения.

Задания и поручения, которые доставались ему в отделе, казались малозначимыми, и вся работа по ним сводилась к формальному реагированию и отпискам на по большей части глупые и абсурдные письма.

Ну что серьезного может дать вот это – из жандармского управления Винницы, в котором уведомлялось, что какой-то беженец из Галиции сообщил о пересылке во Львов из Германии миллиона марок для «организации восстания евреями и другими наиболее преданными Австрии лицами» под руководством некоего комитета в Замарстынове?

Или вот эта анонимка, в которой доносилось, что во Львове в учительской кухне на Мохнацкого [195], тридцать два якобы орудует шпионская германско-еврейско-австрийско-мазепинская шайка в составе Романа Козара, Болеслава Вишневского, «жида выкреста» Юлиуша Энгландера и «правдоподобных переодевшихся австрийских подофицеров», которыми руководит «управляющая кухней госпожа Шмондак».

Перед Новосадом стоял пример Дашевского, который недавно удостоился благодарности от командования за разоблачение и арест настоящего, живого австрийского шпиона – типографского наборщика из Черткова Давида Шпильберга, взятого прямо с шифровальными записками и фотографическими снимками воинских объектов.

Прапорщику тоже хотелось отличиться и если не раскрыть шпионскую сеть, то хотя бы заполучить какой-нибудь ценный источник, а то и изловить важного государственного преступника. Например, Пилсудского [196], о важности ареста которого и о доставке под строгим конвоем в Петроград указывал в письме сам замминистра внутренних дел генерал Джунковский.

Новосад уже кое-что предпринял в этом направлении, разыскав оставшихся во Львове членов Этнографического общества, в котором до войны работал Пилсудский. Теперь осталось определиться с вербовкой одного из них. Не забыл он вызвать и переговорить в полицейском отделении и дворника дома по Кадетской [197], двенадцать, где до самой войны проживал вместе с женой этот один из самых разыскиваемых террористов в России. Его боевая организация провела более шестисот покушений на государственных чиновников, в том числе на Александра Третьего, и около пятисот нападений на банки, поезда и почтовые дилижансы.

Дворник показался ему вполне искренним, когда давал обещание тотчас же донести, безусловно за вознаграждение, если случайно что-нибудь узнает или, пуще того, заметит прежнего жильца.

В надежде найти еще перебежчиков из России, скрывавшихся от тюрем и ссылок в Сибирь, – ведь для них Галиция всегда была оазисом свободы – Новосад решил отыскать связи другого известного государственного преступника Ивана Каляева [198], который именно во Львове окончательно утвердился в своих террористических убеждениях. На всякий случай прапорщик включил в свои планы и розыск связей известной писательницы Этель Войнич [199], которая, по сведениям российской охранки, проживала до войны во Львове на Галицкой, семь и занималась переправкой в Россию революционной литературы.

Приобщив революционную тематику в область своих оперативных изысканий, Новосад столкнулся с неожиданным.