Алексей Новиков - Последний год

К министру народного просвещения, как верховному руководителю цензуры, обратился Логгин Иванович Голенищев-Кутузов. Он почтительно представил на рассмотрение министра свою брошюру, которую написал в защиту памяти бессмертного полководца Кутузова от нападений Пушкина. Пушкин в ущерб славному князю Смоленскому, значилось в брошюре, противопоставляет ему Барклая де Толли, в честь которого и написаны Пушкиным превосходные по форме, но сомнительные по содержанию стихи. Как родственник великого победителя Наполеона и как русский человек, он, Голенищев-Кутузов, просит разрешения на выпуск в свет брошюры, которая будет разослана за его собственный счет всем читателям «Северной пчелы».

Министр Уваров выразил полное удовольствие и совершенное одобрение.

Выхода брошюры Голенищева-Кутузова можно было ожидать со дня на день. И надо бы автору «Полководца» принять свои меры, чтобы отразить удар. Пушкин ничего не предпринимал.

В его столе так и лежало без ответа нащокинское письмо о Виссарионе Белинском.

Павел Воинович ездил в клуб и, не получая от Пушкина известий, изрядно тревожился. Если бы знал он, что в тот самый ноябрьский день, когда Белинский вернулся в Москву, Александру Сергеевичу подали письмо от барона Дантеса-Геккерена!

Когда-то, услышав от Пушкина об этом кавалергарде, Павел Воинович заказал для Пушкина кольцо с чудодейственной бирюзой. Не помогла всесильная бирюза!

Оторваться бы теперь Павлу Воиновичу от карточного стола да лететь бы в Петербург…

Пушкин только что прочитал письмо Дантеса. Он еще смеет писать о взаимном уважении! Александр Сергеевич стремительно встал из-за стола.

Вот когда бы быть Павлу Воиновичу подле друга. А он сидит себе в карточной комнате московского клуба и, расправив холеные бакенбарды, спокойно объявляет:

– Гну пароль!

Рождение Екатерины Андреевны Карамзиной, приходившееся на 16 ноября, праздновалось торжественно. Визитеры являлись с полдня, потом начался съезд близких друзей к обеду. Когда приехали Пушкин с женой и свояченицами, Екатерина Андреевна встретила поэта с особенной сердечной лаской. Словно боялась, что сегодня не будет у нее за столом этого бесконечно дорогого ей человека. Крепко помнила Екатерина Андреевна – и ей и Соне только на днях рассказывал Александр Сергеевич горестную историю своих отношений с Дантесом. Слушала Екатерина Андреевна и сострадала поэту: ему ли, с его высоким умом и пламенным, доверчивым сердцем, тратить драгоценные дары души на участие в этой истории, – как в романе, переплелись в ней и смертоубийственная дуэль, и невероятная свадьба Екатерины Гончаровой, о которой втихомолку все больше говорят, но которую почему-то не решаются объявить… Слушала эту историю почтенная мать семейства и не могла понять одного: в какой же роли участвует во всех этих делах Наташа Пушкина?

Несколько дней Пушкин совсем не заезжал к Карамзиным. Сегодня, спасибо, приехал. Когда Александр Сергеевич склонился, чтобы поцеловать руку хозяйке дома, Екатерина Андреевна поцеловала его в голову.

Ясен и бодр был сегодня Пушкин. Боясь этому поверить, Екатерина Андреевна бросила короткий, пристальный взгляд на его жену. Наташа, показалось, не была спокойна.

Прошло только три месяца с тех пор, как на даче у Карамзиных праздновали именины Софьи Николаевны. В петербургской гостиной собралось еще больше гостей. Но среди них нет барона Жоржа Дантеса-Геккерена. Напрасно будут ждать его почтенные господа и дамы. Смутные слухи о предстоящей женитьбе Дантеса, все больше просачивающиеся в общество, не получат ни подтверждения, ни опровержения.

Время близится к обеду, и самые злостные сплетники начинают понимать: будет просто торжественный обед, длинный и скучный, как все парадные обеды. Кто-то вычеркнул из меню пикантную приправу.

Софья Николаевна под общий говор гостей улучила минуту, чтобы перекинуться словом с Натальей Николаевной: справедливы ли слухи о свадьбе Коко?

Таша вспыхнула, ее голос пресекся. Было бы лучше, по ее мнению, если бы Софи обратилась с этим вопросом к самой Екатерине.

Софья Николаевна перевела разговор и, сославшись на обязанности хозяйки, удалилась.

Наталью Николаевну обступили, как всегда, почитатели ее красоты. Как хорошо, что Дантес не приехал. Но, может быть, он еще явится? Ну что ж! Она ничему больше не поверит. Она просто уничтожит его смехом, если он еще раз посмеет с ней заговорить. Она заткнет уши. Она закроет глаза.

Что же удивительного, если вопрос Софи заставил ее вспыхнуть? Она вспыхнула от гнева. Если же голос осекся, то, конечно, только от презрения.

В другом конце гостиной сидела Коко. Ее глаза постоянно устремлялись к двери. Она ничуть этого не скрывала: есть же у невесты, хотя бы и необъявленной, свои права! Но жених думал, очевидно, иначе. Он не был уверен в том, что Натали и Коко, оказавшись вместе с ним в кругу гостей, выдержат испытание.

Когда расселись за обеденным столом, рядом с Пушкиным оказался Владимир Александрович Соллогуб. С тех пор как он доставил поэту конверт с пасквилем, Соллогуб не видел Пушкина и сегодня был приятно удивлен: ни тени былого гнева не было на лице поэта. Словно бы приехал к Карамзиным прежний Пушкин, щедрый на тонкую шутку и увлекательную речь. Граф Соллогуб, оказавшись рядом с поэтом, был очень этим польщен и, слушая Пушкина, истинно наслаждался пищей духовной, в прямой ущерб сменяющимся блюдам.

Когда пили за здоровье Екатерины Андреевны, Пушкин вскочил с места, быстро пробрался к ней и чокнулся.

– А я пригублю за ваше счастье, – отвечала ему виновница торжества. – Да пошлет его вам милосердный господь.

Пушкин вернулся на свое место. Если мимолетное облако печали и легло тенью на глаза поэта, этого никто не заметил. Общий разговор стал громче. Александр Сергеевич вдруг склонился ближе к Соллогубу и быстро, четко ему сказал:

– Ступайте завтра к д'Аршиаку. Условьтесь с ним только насчет материальной стороны дуэли. Никаких других переговоров!

Сказал и снова вступил в общую застольную беседу. Он даже не назвал имени своего противника. Впрочем, этого и не требовалось.

Владимир Александрович Соллогуб так и остался сидеть с вилкой, застывшей в воздухе. Хорошо еще, что Пушкин, вмешавшись в общий разговор, отвлек внимание на себя.

Теперь события, которые с таким трудом укладывались в короткие ноябрьские дни, нужно было измерять часами.

Вечером состоялся раут у австрийского посла графа Фикельмона. Посол был женат на дочери Елизаветы Михайловны Хитрово, рожденной Кутузовой. В этом доме охотно и часто бывал Пушкин. Здесь и суждено было развиться сегодня стремительным событиям.