Уильям Эйнсворт - Уот Тайлер

— К мести! Но кому же они хотят мстить? — спросила принцесса.

— Знати, ваша милость, — отвечала Эдита.

— А королю тоже угрожают?

— Нет, сударыня. Но часто слышатся угрозы против его министров.

— Как же допускаются здесь подобные толки, совращающие народ?

— Это не попустительство, ваша милость, это невозможно подавить. Крестьяне так глубоко раздражены, что уж не сдерживают своего недовольства. Если бы ваша милость могли видеть их мрачные лица, когда они собираются обсуждать то, что они называют причиненными им обидами, или слышать их ропот против притеснителей, как они называют знать, вы убедились бы, что такие признаки опасности не следует оставлять без внимания.

— На них будет обращено внимание, — заметила принцесса.

— Чувствую, что беру на себя большую смелость, говоря так, — добавила Эдита. — Но мое усердие должно служить мне оправданием.

— Вы хорошо сказали, и я вам очень благодарна, — заметила принцесса.

Потом, взяв из своего жипсьера ляпис-лазуревую пластинку, украшенную драгоценными камнями, она милостиво наградила ею молодую девушку.

— Эта вещь будет иметь для меня особенную ценность, как подарок вашей милости! — воскликнула Эдита голосом искренней признательности, прижимая к своему сердцу пластинку.

Вслед затем принцесса объявила леди Изабелле, что намерена продолжать путь.

— Я охотно осталась бы дольше, — сказала она, — чтобы еще побеседовать с вами, но время не терпит. Прослушав обедню в часовне св. Эдмонда, я буду продолжать свое паломничество в Кентербери.

— Да защитят вашу милость все святые угодники! — горячо воскликнула настоятельница. — Да услышит св. Фома ваши мольбы и да исполнит он ваши прошения!

Вызванная звонком сестра Евдоксия не замедлила явиться и отворила двери приемной перед настоятельницей и ее царственной гостьей. Она проводила их через несколько коридоров в залу, где собрались монахини.

Все было готово к отъезду принцессы. Придворные дамы уже сидели на верховых лошадях, и оседланный конь принцессы ожидал ее у крыльца.

Настоятельница проводила принцессу до дверей. Слезы невольно навернулись на глазах благочестивой монахини, когда она прощалась со своей царственной гостьей. Однако она быстро овладела собой, стан ее выпрямился, взор сделался по-прежнему строгим.

Тем временем принцесса села уже на своего коня. Прощальный взгляд, брошенный ею на настоятельницу, был полон многозначительного выражения, но та, казалось, даже не заметила его. На дворе поднялась суета; шум не умолкал до тех пор, пока весь блестящий отряд наездников не выехал за ворота.

Настоятельница продолжала стоять на крыльце вплоть до последней минуты. При этом Эдита, державшаяся позади нее с сестрой Евдоксией и смотревшая на отъезд принцессы, высказала просьбу, вернее, сестра Евдоксия высказалась за нее:

— Святая мать! Разрешите ли вы мне взять Эдиту в часовню св. Эдмонда?

Согласие было немедленно дано. Молодая девушка и престарелая монахиня тотчас же удалились.

Отряд всадников медленно подвигался по дороге в сопровождении крестьян, дожидавшихся все время около обители, пока принцесса оставалась там. По мере того как блестящий кортеж приближался к лужайке, скопление народа увеличивалось; по обеим сторонам дороги стояли там и сям небольшие кучки.

Однако, хотя все эти люди проявляли много любопытства, желая видеть мать короля и придворных дам в их роскошных нарядах, мужчины не выказывали восторга радостными криками; многие из них даже отказывались снимать шапки. Их суровое и непочтительное отношение не могло ускользнуть от внимания принцессы, она еще больше убедилась в справедливости только что слышанного.

Сэр Джон Голланд ехал в сопровождении двух-трех молодых придворных в некотором расстоянии впереди кортежа. Как он, так и его спутники кидали презрительные взгляды на зрителей, что, конечно, еще больше озлобляло народ при его тогдашнем настроении.

Достигнув окраины лужайки, высокомерный молодой вельможа должен был проехать мимо дюжего, плечистого мужчины, одежда которого обличала в нем кузнеца и который стоял, скрестив руки на своей широкой груди и глядя на приближающееся шествие. Угрюмое выражение лица этого человека и взгляд, который он кинул в ответ на высокомерный взор сэра Джона, показались молодому вельможе настолько вызывающими, что он осадил коня и крикнул:

— Кто ты, любезный, дерзающий так коситься на меня?

— Я — Уот Тайлер, кузнец из Дартфорда! — ответил тот, нисколько не изменяя своей осанки.

— Сними свой колпак, дерзкий холоп! — воскликнул сэр Осберт Монтакют, один из спутников сэра Джона. — Знаешь ли ты, с кем говоришь?

— Я говорил со сводным братом короля, — твердо ответил Уот Тайлер. — Но я не обязан воздавать ему почести.

— Зато ты будешь обязан ему уроком вежливости, наглый грубиян! — воскликнул сэр Джон, подымая хлыст, чтобы ударить его.

Но, прежде чем хлыст коснулся его плеч, кузнец схватил его, вырвал из рук сэра Джона и бросил наземь.

За этот смелый поступок кузнец, наверно, был бы наказан спутниками сэра Джона, если бы одна молодая девушка, проходившая в это время через лужайку в сопровождении старой монахини, не увидела происходившей сцены. Она бросилась на место происшествия, становясь между кузнецом и молодыми вельможами. В то же самое время три-четыре человека, одетых странствующими певцами, выступили вперед.

— Не бойся, Уот, мы за тебя постоим! — раздался чей-то голос.

— Уйди, дитя мое! — сказал кузнец своей дочери. — Не становись на моем пути. Кто тронет меня, тот жестоко поплатится за это.

И, обнажив свой меч, он встал в оборонительное положение.

— Нет, я не покину тебя, батюшка! — воскликнула Эдита. — Пойдем со мной, умоляю тебя!

— Стой! — воскликнул сэр Джон Голланд, заметивший, что дело принимает серьезный оборот. — Сюда приближается наша матушка.

Принцесса была уже возле них, сестра Евдоксия поспешила привлечь ее внимание к этой сцене.

При появлении принцессы молодые вельможи поспешили расступиться, а сэр Джон казался несколько смущенным от строгого взгляда, который она кинула на него.

— Это столкновение крайне неуместно, — с упреком сказала она, обращаясь к сыну.

— Но это случилось не по моей вине! — возразил он. — Мерзавец держал себя так дерзко, что заслужил гораздо большего наказания, чем получил.

— Повторяю, ты не прав. Теперь не время ссориться с простым народом, наоборот, нужно стараться примириться с ним.

— Ну, и беритесь за это дело сами! — проворчал сын. — Не будь вас здесь, негодяй не остался бы в живых и не посмел бы насмехаться над нами, как вот теперь.