Уильям Эйнсворт - Уот Тайлер

— Нас попросту запродали, это ясно, как божий день, — сказал другой из присутствующих, небольшого роста человек, в серой шерстяной куртке и высокой остроконечной шапке. — Но как эти ломбардские купцы, так и министры одинаково раскаются в своей сделке.

— Для портного ты храбрый малый, Элайджа Лирипайп, — заметил Уот Тайлер. — Не подрежешь ли ты уши этому подлецу, сборщику?

— О, с величайшим удовольствием, вот так — чик! На то у меня ножницы, — ответил Лирипайп, уже готовый перейти от слов к делу.

— Ему еще больше не поздоровится, если он предъявится ко мне! — воскликнул сыровар, Джосберт Гроутгид. — Я переломил бы его пополам, как кусок чеддра [12] Под чеддром здесь разумеется сыр, которым и теперь славится деревня Cheddar, в графстве Сомерсет, на юго-западе Англии. .

— А затем съел бы его, — протянул Венедетго. — По мне, вы ропщете гораздо больше, чем следует. В сущности, три грота с человека еще не Бог весть как много. Вот если бы красота подвергалась обложению налогом, — добавил он в сторону Эдиты, — то вашему отцу пришлось бы заплатить за вас по меньшей мере двадцать ноблей. В целом королевстве не сыщется более прекрасной девицы, клянусь св. Антонием и готов поспорить со всяким, кто стал бы отрицать это.

— Да никто из нас и не станет с вами спорить, — возразил Лирипайп, видно, несколько смягченный, как и его товарищи, обращением купца. — Мы все согласны насчет красоты Эдиты.

Мессер Венедетто, довольный впечатлением, которое он произвел, отошел в сторону, к другой кучке.

Уот Тайлер посмотрел ему вслед, потом сказал, обращаясь к Лирипайпу:

— Ты прав, куманек, эти ломбардские купцы раскаются в своей сделке.

Тем временем в гостиницу «Телец» приехал новый путник. Он прибыл из Кентербери, а так как ему приходилось проезжать через Дартфордское плоскогорье, то можно было только удивляться, как он не подвергся нападению разбойников.

Этот путник был в возрасте между пятьюдесятью и шестьюдесятью годами, но вполне сохранил бодрость и подвижность молодости. У него было выразительное, важное и весьма умное лицо, озаренное блеском прекрасных черных глаз. Оно отличалось безукоризненным овалом и несколько крупным, но красивым носом. В темной раздвоенной бороде пробивалась седина так же, как и в волосах на голове. Он был высокого роста, худощав, но в то же время весьма соразмерно сложен.

На нем был темный бархатный камзол, а сверху — просторный плащ. Шапочка, обмотанная материей наподобие тюрбана, придавала его лицу своеобразное выражение. К его поясу была пристегнута сумка, а у бедра висел короткий меч. Он носил сапоги из мягкой кожи, но только не с такими длинными остроконечными носками, которые мы описали выше.

Когда путник подъехал к гостинице, навстречу ему с поклоном вышел хозяин, Урбан Балдок, коренастый и добродушный человек.

— Добро пожаловать в Дартфорд, ваше степенство, — сказал он. — Не пожелаете ли сойти с седла?

— Найдется ли у тебя помещение для меня, Балдок? — спросил путник.

— О, с нашим удовольствием! — отвечал хозяин. — Правда, весь дом полон — из Табарда прибыл большой караван путешественников. Но для вашего степенства всегда найдется уголок, хотя бы мне пришлось уступить вам свою собственную комнату.

— Очень тебе благодарен, добрейший хозяин! — сказал гость. — Но я не желаю, чтобы ты стеснялся из-за меня.

— О, это сущий пустяк! — сказал Балдок. — Я никогда не простил бы себе, если бы не позаботился об удобстве знаменитого Джефри Чосера — поэта, которым гордится вся Англия.

— Хотя ты не был при дворе, Балдок, но я нахожу, что ты прекрасно изучил искусство льстить, — сказал Чосер, улыбаясь, так как нельзя сказать, чтобы эта дань почтения его славе не доставляла ему удовольствия. — Ты сказал, что твой дом переполнен приезжими? Кто же у тебя?

— По большей части иностранцы, — отвечал хозяин. — Я еще не знаю их имен, но постараюсь скоро узнать. Один из них там, на лужайке, вы можете сразу отличить его в толпе.

— Вот он! Я его вижу — сказал Чосер, глядя в указанном направлении. — Это — мессер Венедетто, богатый ломбардский купец. Я готов поклясться, что он приехал сюда насчет сбора подушного налога, который он и его товарищи взяли на откуп у правительства.

— Догадка вашего степенства, без сомнения, вполне основательна. В доме появился также плутоватого вида сборщик. Дай-то Бог нам избавиться от него! Я сильно побаиваюсь, что его появление вызовет какие-нибудь беспорядки в деревне.

С помощью хозяина гостиницы Чосер спешился и, убедившись, что его лошадь поставлена в конюшню и хорошо обряжена, последовал за Балдоком в общую приемную.

Это была уютная комната с очень низким потолком, поддерживаемым крупными балками. Стены были облицованы дубом: меблировка — столы, стулья, лавки — была также дубовая. Окна с выступами, обращенные на лужайку, были открыты.

В комнате никого не было. Перед домом также не виднелось ни единой живой души. Все отправились на игры.

Со стороны лужайки доносился порядочный шум, но поэт не находил в нем ничего приятного и полагал, что было бы лучше закрыть окна.

— Что угодно будет вашему степенству заказать на ужин? — спросил хозяин. — У меня найдутся холодный каплун, копченый окорок, чудный холодный пирог. Кроме того, я могу поджарить для вашей милости румяную форель, не то серебристого угря и добавлю еще блюдо замечательных речных раков из Крэя.

— Приготовь мне форелей и каплуна, — отвечал Чосер. — Да не забудь принести фляжку красного гасконского вина и булку.

Хозяин удалился, а поэт, оставшись один, начал смотреть из окна на веселое оживление праздника.

Теперь несколько слов о нем самом.

Джеффри Чосер родился в Лондоне в 1328 году. При начале нашего рассказа ему было пятьдесят три года, но, как мы уже заметили, он казался очень бодрым и моложавым для свом лет. О нем говорили, что он из знатного рода, во всяком случае, наружность его изобличала человека благородного происхождения.

Со времен Завоевания все поэтические произведения в Англии писались на преобладавшем тогда нормандско-французском языке, но Чосер, еще в бытность свою студентом в Кэмбридже и всего восемнадцати лет от роду, сделал первую попытку написать английскую поэму. Благодаря своей новизне, как равно и поэтическим красотам, она имела огромный успех и доставила ему лестное прозвище «отца английской поэзии», оставшееся за ним навсегда.

Впоследствии Чосер сделался пажом при дворе короля Эдуарда III и скоро снискал глубокое расположение второго сына этого монарха, Джона Гонта, честолюбивого герцога Ланкастера. В то время Чосер женился на Филиппине, сестре леди Катерины Свайнфорд, в которую герцог Ланкастер был втайне влюблен и на которой впоследствии женился.