Рафаэль Сабатини - Фаворит короля

Новоиспеченный лорд с приличествующей скромностью принял ее поздравления, а затем заговорил о сэре Дэвиде Вуде, о его поездке в Испанию, о его достоинствах, о том, как тот хорошо знает дело. Она слушала его, затем со смехом прервала:

— По-моему, для вашей светлости стало привычным развлекать меня разговорами о посторонних.

Он припомнил их последнюю встречу в Ричмонд-парке, слова, которыми они обменивались на банкете в честь посла Испании, и тоже рассмеялся:

— Надеюсь, это не вошло у меня в привычку, но признаю, что до сих пор было моей ошибкой.

— И моей.

— Почему же вашей?

Она на мгновение помедлила, затем решилась:

— Я бы предпочла, чтобы вы говорили о себе.

— О себе? — Он взглянул на нее с недоумением, но она смотрела в сторону, и спокойное выражение ее лица ничего ему не подсказало.

— Потому что этот предмет вы знаете лучше всего, — произнесла она, как бы объясняя свое желание.

— Наверное… Но стоит ли? — Он засмеялся. — Говоря о себе, люди редко осмеливаются быть правдивыми.

— Ах, если человек, говоря о себе, не смеет быть правдивым, то как же узнать о нем правду? Ведь не от его врагов — они из ненависти станут говорить только плохое; и не от друзей — из любви они будут превозносить. Как познать истину?

— Это вообще невозможно, — ответил он. — Правда — самое неуловимое, что есть на свете. Сэр Фрэнсис Бэкон [35] Фрэнсис Бэкон (1561–1626) — английский философ-гуманист и государственный деятель, в 1617–1621 гг. лорд-канцлер; родоначальник английского материализма и опытных наук нового времени. уже задал устами своего Пилата вопрос: «Что есть правда?» И сэр Фрэнсис, наверное, единственный, кто мог бы ответить на этот вопрос, ибо задал его сам.

— В голосе вашем звучит печаль. Почему?

— Я просто стараюсь быть честным.

— Честность — второе имя правды. Почему же вы тогда говорите, что она неуловима?

Он снова рассмеялся:

— Мне трудно состязаться с вами в речах, вы бьете меня моим же оружием. Прошу пощады!

— Вы можете смело рассчитывать и на пощаду, и на многое другое, — сказала она, и в голосе ее зазвучала предательская нотка нежности.

Его светлость с удивлением взглянул на нее и, возможно, впервые заметил, как она молода и хороша собою.

— «На многое другое»? — повторил он. — Но о чем большем смел бы я вас просить?

— Разве я могу знать до того, как вы попросите? Я не обладаю даром прорицательницы.

— Неужели? — Он продолжал смотреть на нее, и в глазах его появлялся какой-то новый блеск. Очень нежно и медленно он добавил: — Разве на свете есть дар, которого вы лишены?

— О, их множество, уверяю вас.

— Пусть каких-то даров вы и лишены, но, клянусь, не тех, что делают вас желанной.

Внешне она оставалась спокойной, но почувствовала, как часто забилось сердце.

— Вот теперь я слышу речи придворного кавалера, который и не пытается угнаться за правдой, ибо она ему не нужна.

Она по-женски поддразнивала его, а в этом искусстве учителя не нужны. Однако внимание его светлости было отвлечено яркими золотыми бликами, видными в просвете лавровых кустов. По реке плыла украшенная королевским штандартом позолоченная лодка с двенадцатью гребцами. Лодка причалила к ступеням, и на берег сошла пестро разодетая группа джентльменов — лорд Рочестер точно определил их своим вопросом:

— Что за стрекозы летят на нас с реки?

От группы отделилась гибкая фигура принца Уэльского — он прямиком направился к леди Эссекс.

Принц заметил ее спутника и не изменил направления, однако веселость исчезла с его юного лица, а походка утратила живость.

Он замер перед ней в поклоне, она, в глубине души желая, чтобы он очутился на дне речном, ответила глубоким реверансом. Милорд, стоявший с обнаженной головой и также раздосадованный тем, что столь милую беседу прервали, церемонно поклонился — между ним и принцем был восстановлен мир, правда, лишь внешний: таково было требование короля, поскольку им обоим одновременно пожаловали орден Подвязки.

Принц понял, что его жалобы привели лишь к очередному возвышению фаворита, и предпочел хранить дипломатическое спокойствие.

Они обменялись приветствиями, и его высочество, холодно глядя в лицо его светлости, объявил:

— Вы свободны, милорд.

И слова, и взгляд больно уязвили его светлость, но неповиновение было немыслимо, и он вновь поклонился.

— Ваше высочество очень любезны, — пробормотал он не без сарказма и уже было повернулся, как заметил, что тонкие пальчики леди удерживают его за рукав. Ее светлость также была оскорблена словами принца, даже сильнее, чем его светлость. И, насколько это было в ее силах, попыталась смягчить удар.

— Мы уже собирались вернуться к его светлости. — Она имела в виду дядю. — Он на террасе и будет счастлив узнать, что его высочество почтил его визитом.

— Нет, нет, — ответил принц. — Не стоит пока тревожить его светлость.

Она улыбнулась:

— Но он мне никогда не простит, если я не препровожу к нему ваше высочество. — И, повернувшись на каблуках, пошла вперед.

Предположение, что принц прибыл с визитом к дяде, было вполне приличным и разумным — потому что она сама была здесь не более чем гостьей, и визит к ней был бы для принца абсолютно неоправданным.

Его высочество, проклиная свою нерешительность, пообещал себе, что при первом же удобном случае даст понять, что ездит к Нортгемптону только из-за нее, и он понуро поплелся вслед за ее светлостью. Лорд Рочестер шел рядом, процессию замыкала свита.

Доставив принца к дяде, миледи попросила дозволения покинуть их под предлогом, что ее ждет мать, и удалилась, несколько обеспокоенная.

Никаких причин повидать графа у принца не было, и он вскоре вернулся со своими джентльменами в лодку. Он и не пытался скрыть разочарование и негодование.

— Карр! Карр! Вечно этот Карр! Есть ли в мире место, где этот тип не сможет мне помешать?

Хотя он произнес этот вопрос вслух, он ни к кому конкретно не обращался. Однако среди свиты нашелся тот, кто понял, что это не вопрос, а, скорее, просьба. И поклялся себе ее исполнить.

Сим понятливым джентльменом, возжелавшим сыграть при принце роль провидения, был сэр Артур Мейнваринг. Изящный, элегантный господин испанской наружности, он был смекалистым и изобретательным мастером интриги, лишенным к тому же каких бы то ни было угрызений совести.

Сэр Артур верой и правдой служил принцу в обычной надежде придворного, что его старания окупятся. Он с артистическим вдохновением принялся за дело.

У сэра Артура была любовница, выбранная им с большой тщательностью, — красивая, умная и столь же бессовестная Анна Тернер. Она наслаждалась ранним вдовством, подарком судьбы, а судьба, в свою очередь, была обязана таким поворотом талантам, изобретательности и усердию самой миссис Тернер. Миссис Тернер держала на Патерностер-роу салон под названием «Золотая прялка», где богатые и знатные могли найти все самое модное и роскошное. Ее уже хорошо знали при дворе — впрочем, можно сказать, она держала свой собственный двор, ибо вокруг нее вились многие знатные дамы, стремившиеся познать тайны красоты и элегантности. Вдова успешно торговала духами, помадами, пудрами, чудесными мазями и притираниями, призванными сохранить красоту, если она была, и придать ее тем, кто в ней нуждался. Покойный муж миссис Тернер был искусным лекарем, и, она хорошенечко проштудировала оставшиеся после него записи — в них содержалась коллекция предписаний, полезных при самых разных нуждах. В этих записках нашелся и рецепт изготовления желтого крахмала. Крахмал этот так понравился модникам — его использовали для рюшей и воротников, — что уже он один превратил миссис Тернер в знаменитость.