Рафаэль Сабатини - Фаворит короля

— Брачные обязательства, которые остаются невыполненными, могут быть аннулированы. Если мы оба обратимся к королю, если мы объясним ему, как с нами поступили, если мы скажем, что мы не желаем жить как муж и жена, его величество пойдет нам навстречу, он не будет упорствовать. Наш король великодушен, он не осудит нас на пожизненное заключение, в котором каждый из нас — и тюремщик, и узник. — И она шагнула к нему, умоляюще протянув руки. — Неужели вы и теперь не понимаете?

Но выражение его лица разрушило последние ее надежды — он стоял, упрямо сдвинув брови, весь — воплощенная строптивость, и взгляд его был почти злобным.

А он-то думал, что эта чудесная женщина принадлежит ему безраздельно! В те несколько часов, что прошли с момента его приезда в Одли-Энд, он считал себя счастливейшим из мужчин, господином жены настолько прелестной, что все непременно станут ему завидовать. И вот пожалуйста! Она требует, чтобы он отказался от нее — не более, не менее. Заглушил желание, которое разгорелось в нем с первого же взгляда. Он и не собирался думать о резонности ее просьбы и уж точно не собирался вдаваться в размышления о чувствах, которые он мог у нее вызывать. Она не имеет права на чувства, противные клятве, сделавшей их единым существом. Она — его жена, и если ей это не нравится, то понравится потом, а если не понравится потом — тем хуже для нее. Потому что он-то не собирается отказываться от своих супружеских прав!

Он был оскорблен, он был зол, он горел чуть ли не жаждой мщения. Его гордость была уязвлена, тщеславие унижено. Однако еще остававшаяся в нем толика разума побуждала его, ради себя самого, хранить спокойствие.

К объятиям такую женщину не принудишь — он не отличался остротой ума, но все же способен был понять эту простую истину любви. Таких женщин завоевывают, а она стоит битвы. Так что он постарался подавить в себе злобу и нетерпение. Он повернулся, вышел из круга света, который образовывали свечи в большом канделябре, и направился в дальний конец комнаты, где на полках поблескивали золочеными переплетами книги. Потом вернулся, стал против нее у камина и, прикрыв глаза рукой, старался успокоиться.

Так, в молчании, они и стояли друг против друга. В камине упало и взорвалось тысячью искр большое полено, в комнате сразу стало светлее. Свет и тепло, казалось, пробудили его. Он произнес:

— Давайте пока ничего не решать. Может быть, то, что произошло, действительно несправедливо, но по отношению к нам обоим: вы ведь меня тоже еще не знаете. И если вы подождете…

— Предупреждаю вас, что ждать не имеет смысла. Женщины знают свое сердце, милорд. И я знаю свое. Оно не переменится.

Он взял ее за руку.

— Пожалуйста, ничего не говорите сейчас, Фрэнсис, — молил он. — Я могу быть терпеливым, я умею ждать. Не говорите больше ничего!

Она устало провела рукой по лбу — он и не догадывался, каким суровым было для нее это испытание. Таким суровым, что просьба об отсрочке показалась ей даже благом. Так что она стерпела его поцелуй в руку и кликнула лакея: пусть проводит графа в его покои.

Он удалился, бедный глупец, чтобы одинокое ложе утешило его разочарование.

Наутро леди Эссекс отправила длинное послание виконту Рочестеру — она подробно поведала об этой первой и такой не похожей на любовную встрече с супругом.

«Человек чести, человек чувств, — писала она, — не может отказать женщине в просьбе», — на этом она основывала свое убеждение, что в конце концов лорд Эссекс согласится. Завершила она письмо просьбой к милому Робину любить ее так же верно, как любит его она, она постоянно думает о нем, она клянется в верности, и верность свою сохранит пусть ценой собственной жизни, если лорд Эссекс останется глух к голосу разума и чести.

Письмо до некоторой степени развеяло меланхолию, овладевшую в последние дни его светлостью, и когда он нес послание своему верному советчику, к нему даже вернулось что-то от прежней живости.

Сэр Томас внимательно прочел письмо. Он видел Эссекса и он понял его. И счел надежды леди Эссекс тщетными.

— Леди Эссекс молода, — сказал он. — В молодости мы верим надеждам, а в зрелом возрасте — страхам.

Его светлость собрался было поспорить, но сэр Томас избавил его от трудов:

— Я сказал так только для того, чтобы призвать тебя к терпению — жди, как развернутся события.

— Я-то подожду! Я подожду! — уверенным тоном произнес его светлость. — А ты пока придумай ответ.

Теперь Овербери понял, зачем ему показали письмо: ситуация требовала дальнейшего потока «серебряных капель», а источником был все тот же сэр Томас. Эти страстные, возвышенные клятвы ждали в ответ клятв не менее страстных и не менее возвышенных.

Сэр Томас пожал плечами и, памятуя о характере лорда Эссекса, принялся за ответ — вполне невинный.

Его осторожность пришлась кстати. Потому что вот уже неделю лорд Эссекс жил в Одли-Энде и каждый день предпринимал набеги на, как он считал, неразумное упрямство ее светлости, при этом сам демонстрировал неспособность к терпеливому ожиданию. Он призвал на свою сторону тестя и тещу, и они объединенными усилиями пытались сокрушить оборону.

Но тщетно молила мать, тщетно бушевал отец, призывая на помощь весь свой корабельный словарь, тщетно супруг вставлял слово-другое в речи ее родителей. Леди Эссекс стояла несокрушимо, как скала, и выдерживала атаки всех вместе и каждого в отдельности — а они с отчаянием убеждались, что и в самом хрупком теле может таиться сильный дух.

— Вы можете уговаривать меня до скончания света, — сообщила она им, — но у вас ничего не получится. Решено: я никогда не буду женой лорда Эссекса.

— Вы и так уже моя жена, — рычал супруг, исчерпывая этим все свои аргументы.

— Нет. Меня выдали замуж, не спросив на то моего согласия. Только чудовище может требовать от женщины, чтобы она хранила такого рода узы. Ваша настойчивость, милорд, приведет лишь к тому, что я стану вас ненавидеть.

Он отвернулся к высокому окну зала, где они разговаривали, и уставился на голые ветви вязов — в угасающем свете ноябрьского дня в них шумно возились грачи.

А леди Саффолк, терзаемая печалью и раздражением, говорила дочери:

— Все это нелепо и глупо. Узы уже существуют. Справедливы они или нет — сейчас обсуждать бессмысленно. Ничего не воротишь, какой смысл биться головой о непоправимое?

— Все можно изменить, — следовал спокойный ответ. — Требуется лишь согласие его светлости.

Его светлость же старался не вслушиваться в разговоры — он боялся дать волю гневу. Он устал от препирательств и, если бы не ее родители, давно бы уже укротил супругу.

В конце недели, когда все уже впали в отчаяние, граф Саффолк предложил зятю на время уехать.