Константин Бадигин - Кораблекрушение у острова Надежды

Берег еще приблизился, до него осталось не больше двенадцати верст. На кочах все проснулись. Давление льда на борта усилилось, корпуса скрипели и содрогались.

Степан Гурьев приказал дружинникам малых кочей поднять свои корабли на лед: в этом он видел спасение. Нос коча «Аника и Семен» упирался в крепкую льдину. Дружинники быстро установили во льду ворот, под носом коча расчистили топорами и пешнями наклонную плоскость, удобную для подъема, привязали за мачту крепкий канат и завели его на ворот. Дружными усилиями удалось вытащить коч на льдину. Немало облегчили подъем полозья, встроенные в днище коча.

Митрию Зюзе поднять на льдину «Холмогоры» не удалось: коч был зажат между двух больших и крепких льдин, развернуть его было невозможно. На двух английских кочах попыток вытащить свои суда на лед не делали, слишком они были тяжелы. Мореходы с пешнями, топорами и баграми вышли защищать свои корабли. У каждого за спиной — кожаный мешок с запасом харчей и сменой чистого белья.

Давление льда с каждым часом усиливалось. Первой жертвой оказался коч «Холмогоры», зажатый между льдинами. Корпус его не выдержал, треснул, лед пополз кверху, заваливая корабль обломками. Мореходы дружно работали, стараясь ослабить нажим… Но все оказалось напрасным. Коч раздавило сдвинувшимися льдами и залило водой. Мореходы сошли на лед, не успев ничего спасти. Они перебрались на льдину, где стоял коч Степана Гурьева.

Два больших английских коча с крепкими корпусами держались весь день. К вечеру ветер немного изменил направление, и льдины яростно поползли на корабли, ломая деревянную обшивку. Мореходы пытались отстоять их. Они оттаскивали льдины баграми, рубили топорами и пешнями. Погибли корабли почти в одно время. Обшивка не выдержала и разошлась, образовались щели, и вода студеными потоками хлынула внутрь. Корабли медленно тонули.

Во время натиска льдов погиб молодой холмогорец Филя Кочетков. Его зашибло упавшей мачтой и завалило льдом. Все произошло очень быстро, и мореходы не успели его спасти. Остался неповрежденным большой карбас, стоявший на палубе коча: при сжатии его выбросило на лед.

Кучи бесформенных обломков чернели между льдинами. Люди копошились вокруг них, стараясь отыскать что-нибудь полезное.

Еще неделю дули ветры, прижимая льды к острову Надежды. Шел снег, держались небольшие морозы. Мореходы сбились возле коча «Аника и Семен». Приволокли сюда и уцелевший карбас. Около пятидесяти человек собралось на небольшой льдине. Вокруг льды, будто живые, все время находились в движении. Они ломались, скрипели, с шипеньем всползали друг на друга. То здесь, то там вырастали высокие холмы из ледяных обломков. От большой льдины, где стоял «Аника и Семен», сжатием обломило изрядный кусок, но льдина осталась несокрушимой.

К Степану Гурьеву, наблюдавшему на корме коча за бушевавшими льдами, подошел Митрий Зюзя.

— Ну как, Степан Елисеевич? — спросил он. — Что мыслишь?

— Одно спасение — на остров добираться. Там дом теплый, зиму проживем.

— А домой как с одним кочем?

— Разве не поместимся? Харчи только возьмем. Места хватит. Конечно, тяжеленько придется. Не об том я думаю — перезимовать надо. Харчи готовить. Старуха-цинга не пришла бы в гости.

— Оружие осталось ли у нас?

— Пищали есть, и зелье, и свинец. Оленей бы захватить, пока не ушли с острова. Напромыслить в запас.

— Моржовой кости бы поболе.

— Будем брать и моржовую кость.

— Агличане как зимовать будут?

— Хлипкий народ, уцелеют ли? Зима-то — она долгая.

— Хм… как пойдет дело. Бывает так, что и самых крепких с ног валит… Наши беломорские льды лучше. Слышно, как живут, треск, грохот. Здесь шипят по-змеиному. А Никольское устье? Бывал ты там, Степан Елисеевич? Летом кругом шиповник благоухает. В монастыре колокола названивают и хлебом печеным пахнет. Одним словом, русская земля.

Степан Гурьев вздохнул и ничего не ответил.

Предвидя тяжкие лишения и невзгоды, кормщик старался сохранить здоровье людей. Каждый день готовили горячую пищу, печь топили обломками погибших кочей. Мореходы разделились на две половины: одна спала на коче в теплой каморе, другая снаружи, укрываясь одеялами и парусиной. Каждую ночь люди менялись местами.

Степан Гурьев думал об одном: как с малыми потерями провести зиму на необитаемом острове. Наступал сентябрь, надеяться на скорое возвращение домой не приходилось. На десятый день ветер стих, и льды расползлись. Появились разводья, их делалось все больше и больше. Но мореходы выжидали, боясь потерять последний коч. Запасы харчей сильно поубавились — осталась меньшая половина.

Наконец пришло удобное время. Разводей стало много, они проглядывались до самого острова. Мореходы спустили со льдины свой коч и до острова Надежды шли под веслами. Позади поспешал уцелевший карбас. Степан Гурьев, посоветовавшись с кормщиками, решил идти к северной оконечности острова. Там остался годный для жилья просторный дом, поставленный летом.

Высадились мореходы на берег благополучно и сразу выволокли на песок свой единственный коч. Карбас завели до холодов в небольшой заливчик, образованный устьем реки.

Несколько дней готовили дом к зимовью. Проверили конопатку, закончили кровлю. Развалили выгородку, что соорудили для себя англичане. Построили по стенам широкие полати.

Дементий Денежкин со своими мореходами собирали плавник. Бревна пилили, рубили и дрова складывали в поленницы. Баня была готова. Мореходы решили пристроить к избе просторные сени, благо плавника на берегу было достаточно.

Лучшие охотники добывали оленей, и вся артель кормилась свежим душистым мясом. Ловили рыбу в озерах. Два морехода вываривали соль из морской воды, чтобы впрок заготовить и рыбу и оленье мясо. Богдан Лучков оказался скорняком и принялся выделывать оленьи шкуры. Нашлись и хорошие бондари среди мореходов. Они обещали к зиме сделать десятка два больших бочек. А старик Семен Юшков взялся заготовить особую траву, произраставшую кое-где на острове. Поморы знали, что трава эта излечивает цингу, самую страшную болезнь на зимовке.

Словом, когда много народа, дела идут быстро и весело. Но Степан Гурьев понимал, сколько нужно заготовить съестного в запас на такую ораву людей.

Прошло несколько дней, жизнь понемногу входила в привычное русло. Степан Гурьев объявил, что артель может промышлять для себя, а не для хозяина. Все, что добудут мореходы на острове, пойдет в общий котел и будет разделено по паям, кто сколько заслужил. Промысел можно оставить на острове, а в следующие годы прийти за ним на лодье или коче.